— Да если бы я все честно рассказал, вы бы от меня прочь побежали, роняя тапочки! — Щеглов поднял голову и посмотрел на Маркиза в упор. — Вы бы сказали, что…
— Что по мокрому делу ты не работаешь, — встряла тут Лола. — Леня, в данном случае Николай Романович прав.
Леня гневно посмотрел на нее и хотел уже рявкнуть, чтобы вообще молчала, но ихневмон Кузя показал мелкие зубки и зашипел негодующе. И шерсть у него на спине встала дыбом.
— Животное мне не нервируйте, — приказал Щеглов, — и вообще, я все рассказал, больше ничего не знаю. Так что не смею задерживать.
— Я бы советовал вам, — сухо сказал Маркиз, уходя, — посидеть пару дней дома. Никому не открывайте и не отвечайте на телефонные звонки. Через два дня я с вами свяжусь.
— Николай Романович, — забеспокоилась Лола, — а еда у вас есть? Все-таки два дня…
— Ничего, продержусь, — Щеглов благодарно ей улыбнулся. На Маркиза он даже не взглянул.
— С чего это тебе вздумалось кокетничать с этим ветеринаром? — недовольно спросил Леня в машине.
— А ты что к нему привязался? — окрысилась Лола. — Видел же, что человек едва держится, так обязательно тебе нужно лежачего пнуть!
— Он меня обманул!
— Да подумаешь, ничего тебе не сделалось, это я рисковала жизнью там, в отеле! Не думала, что ты такой злопамятный. И вообще, хватит об этом. Вот что ты сейчас собираешься делать?
— Нужно с Мозжухиным поговорить, если он в себя пришел. Время, ох, время дорого…
Леня в десятый, наверное, раз набрал номер справочной службы больницы и проговорил умоляющим голосом:
— Девушка, милая, как мой дядя? Не пришел еще в сознание?
— Фамилия! — проскрежетал в трубке раздраженный голос.
— Дядина?
— Ну, не моя же!
— Мозжухин… Валерий Петрович Мозжухин…
— Минутку… ну, вроде лучше вашему дяде, в сознание пришел, уже перевели его из реанимации в общую палату.
— Ой, девушка, милая, я вам так признателен!
Через сорок минут Леня подъехал к больнице, выяснил, в какой палате находится Мозжухин, и поднялся в отделение.
Врачи уже разошлись по домам, в отделении царило вечернее оживление. Ходячие больные фланировали по коридору и флиртовали с сестрами, к лежачим проникли посетители. Леня наткнулся на дежурную сестру, симпатичную высокую брюнетку. Та решила проявить строгость и заявила, что приемные часы закончились.
— Мне только на дядю взглянуть! — взмолился Маркиз. — Любимый дядя едва не погиб, только из реанимации его перевели. Я хоть узнаю, не нужно ли ему чего.
— Фамилия?
— Мозжухин!
— Ладно, только недолго — он еще очень слаб!
— Хорошо, я недолго, только вы ему не говорите, кто пришел — пусть для него это будет сюрпризом.
— Ему всякие сюрпризы противопоказаны!
Сестра первой вошла в палату, подошла к койке возле окна и спросила:
— Мозжухин, как самочувствие?
Больной при виде симпатичной сестрички придал себе бодрый вид и заявил, что чувствует себя неплохо.
— Ну, тогда поговорите с посетителем.
При этих словах Мозжухин явно заволновался.
— Что еще за посетитель?
— Племянник… только он вам просил не говорить…
— Племянник? — недоуменно переспросил больной. — Нет у меня никаких племянников…
Но сестра уже ушла, а на ее месте появился мужчина лет тридцати пяти, с приятной, но не запоминающейся внешностью.
— Здравствуй, дядя! — проговорил он, садясь на стул рядом с койкой.
— Ты еще кто такой? — Мозжухин сделал попытку скрыться под одеялом.
— Нехорошо, дядя, нехорошо! Мог бы меня и запомнить! Если бы не я, лежал бы ты сейчас, дядя, не здесь, а в городском морге!
— Это ты, что ли, в гостинице был? — вспомнил наконец Мозжухин.
— Ну вот, слава богу — вспомнил! Если бы я не выбил у тебя стакан с отравленным соком — пришел бы тебе конец! И если бы я не спугнул киллера — он бы тебя в любом случае добил!
— Ну да, ну да, спасибо… — кисло протянул Мозжухин. — А сейчас-то что тебе от меня нужно?
— Поговорить, дядя, поговорить!
— О чем это? — в голосе Мозжухина прозвучало недоверие.
— Об одном дне двенадцать лет назад. Когда ты, дядя, работал водителем машины «скорой помощи» и ездил по вызову в Безымянный переулок, недалеко от Мойки…
Мозжухин, который и прежде выглядел не лучшим образом, еще больше побледнел, глаза его расширились.
— Ничего не знаю… — пролепетал он. — Вообще, мне еще нельзя долго разговаривать…
— Вот и не тяни, — оборвал его Маркиз. — Чем скорее ты мне все расскажешь, тем скорее я уйду. И не забудь — я тебе жизнь спас, так что уж пять минут разговора я всяко заслужил!
— Да я и не знаю почти ничего… — все еще мялся Мозжухин. — Я там был человек посторонний…
— Вот тем более! Значит, тебе нечего бояться!
— Ага, как же… Ну ладно… я тогда работал на станции скорой помощи водителем… ну, да ты знаешь. И был у нас один фельдшер… подозрительный такой. Звали его Гена. Из блатных, что ли. Иногда мы с ним ездили на левые вызовы…
— Что еще за левые вызовы?
— Ну, раны огнестрельные… оказать помощь, и чтобы никуда не сообщать. Или передоз…
— Понятно.
— Платил Гена за такие вызовы прилично, но сам, видно, гораздо больше имел. Ну вот, подошел он ко мне в тот день и говорит: надо съездить по одному адресу, только чтобы никто про это не знал. Ну, надо так надо. Приехали мы в тот переулок, Гена мне и говорит: бери носилки, нужно человека одного вынести. Нужно так нужно. Взял я носилки, вошли мы в дом, Гена консьержке сказал, в какую квартиру. Только мы в ту квартиру не поднялись, а прошли через парадную, и в закутке за лифтом ждал нас пожилой мужчина. Не раненый и не больной, только нервный очень. Мы с Геной носилки разложили, человек тот на них лег, Гена его простынкой накрыл и маску надел кислородную. Вынесли мы его из дома мимо той же консьержки, загрузили в машину и поехали. Как только от дома отъехали — пассажир наш с носилок слез и Гену спрашивает: «Куда мы сейчас едем?» А Гена ему: «Куда надо, туда и едем». А мне он еще до того сказал, что мы, как больного заберем, не прямо к себе на станцию поедем, а сперва на Обводный канал, где склады большие, еще дореволюционные. Я, значит, ничего не спрашиваю, прямо к тем складам еду. Как доехали, Гена пассажиру нашему говорит: вот, мол, и приехали. Тот ему: «Почему такое место странное? Мы, — говорит, — с твоим шефом не так договаривались! А Гена ему: «Вот с шефом сейчас обо всем и поговоришь, а я — человек маленький, что мне велели, то я и делаю». Пассажир нервничает, не хочет идти. А Гена ему: «Кончай, дядя, волну гнать, раньше думать надо было, а сейчас пошли, если не хочешь, чтобы я тебя силком тащил». В общем, вышли они вдвоем из машины, подошли к воротам, постучали. Ворота приоткрылись, пассажир туда вошел, и Гена за ним, а мне велел ждать. Ну, я припарковался в сторонке, сижу себе. Проходит минут двадцать, выходит Генка встрепанный весь и злющий, как собака. А я еще спрашиваю, где тот-то. А он как рявкнул: «Не твое дело, и вообще забудь, что его видел!» Потом вроде успокоился маленько и велел мне на этот раз ехать на станцию. И чтобы, говорит, никому ничего не рассказывать. Мол, ездили на Суворовский проспект, да только зря прокатались — ложный вызов оказался. И денег мне дал. Много. Гораздо больше, чем в прежние разы. «Это, — сказал, — за молчание». А я потом долго еще того пассажира вспоминал — как он не хотел из машины выходить.
