Приемные семьи
Несколько лет назад у меня был волнующий разговор с одним хорошим другом, который вместе с женой взял на воспитание маленького ребенка. Как и Йола, этот малыш родился в трудной семье. Его родители употребляли наркотики, были даже признаки насилия. Органы опеки передали младенца в семью моего друга со словами: «Можете считать, что спасли этого ребенка из ада и что он никогда не вернется к своим биологическим родителям!» Мои друзья так и считали, но, к сожалению, ошиблись. Когда малышу исполнилось два года, служба опеки в первый раз захотела забрать мальчика из приемной семьи, хотя биологические родители все еще не избавились от серьезной наркотической зависимости, а обвинения в жестоком обращении не были сняты. И он произнес фразу, которая и вдохновила меня на этот роман: «Я скорее сбегу с нашим сыном из страны, чем верну его в тот ад».
И снова возник вопрос: «А что, если?», в котором я хотел докопаться до самой сути. Как бы отреагировал я сам, если у меня захотели бы отобрать моего любимого ребенка и передать человеку, который – пусть и много лет назад – истязал это маленькое живое существо? Конечно, я знаю, что права биологических родителей на ребенка в приоритете. И что на плечах судей и сотрудников органов опеки лежит огромная ответственность, когда они должны решить: оставить ребенка в приемной семье или вернуть в биологическую.
Но в случае моего друга все было однозначно. Настолько однозначно, что суд постановил: мальчик должен остаться в приемной семье, потому что условия у биологических родителей неприемлемы для ребенка. Это решение было уже многократно подтверждено: семья моего друга должна ежегодно являться на судебное разбирательство, потому что в Германии биологические родители могут регулярно обращаться в органы с требованием вернуть им отобранных детей. Саския Этцольд, судебный медик в университетской клинике Шарите в Берлине и соавтор написанного вместе с моим другом Михаэлем Тсокосом и стоящего прочтения памфлета «Германия истязает своих детей», утверждает, что каждый второй день от последствий жестокого обращения в Германии умирает один ребенок. Очень часто это дети, которые были возвращены органами опеки в биологические семьи. «Это просто недопустимо, что у меня на столе для вскрытия трупов оказываются дети, потому что права родителей были важнее», – заявила Этцольд в интервью журналу «Шпигель».
Хотя мой друг и его жена панически боялись, что в результате возвращения в биологическую семью их малыш понесет физический и моральный ущерб, который предсказывали многочисленные эксперты, они тогда не сбежали. Мой друг не похитил своего приемного сына. В отличие от Макса Роде он положился на справедливость судебной системы, но был близок к тому, чтобы начать паковать чемоданы.
Подобные, почти неразрешимые экзистенциальные конфликты и интересуют такого автора, как я. Экстремальные, эмоциональные, исключительные ситуации – не только для родителей, но и, разумеется, для службы опеки и судей. Но в первую очередь для приемного ребенка, чье будущее зачастую решают абсолютно чужие ему люди.
Предиктивная криминология
Разъезжая по литературным чтениям с «Лунатиком» (это моя книга, а не оскорбление сопровождавшего), я любил пошутить перед публикой, что Федеральное управление уголовной полиции наверняка внимательно следит за мной и у них в Висбадене постоянно вспыхивает красная лампочка, как только я захожу в Интернет.
Чего стоит один только список моих поисковых запросов! Если на его основе составить психологический портрет, то неизбежно придешь к выводу, что я страдаю от очень редкого психопатологического заболевания, которое, скорее всего, опасно для общества.
Лишь к этому роману в моем поисковике Гугл встречаются такие понятия:
• нокаутирующие капли
• необитаемые острова в Берлине и Бранденбурге
• утопить труп в болоте
• медикаменты после принудительной стерилизации
• психиатрическое превентивное заключение
• побег во время выхода из тюрьмы на работу
• уроки полового воспитания в начальной школе
• электронные браслеты слежения для детей
Последнее, между прочим, – это не шутка – я искал по личным причинам. Один мой знакомый пригласил нас к себе на вечеринку, в дом на озере, к сожалению, не огороженный забором. Так как трое наших детей еще не умеют плавать, мне это показалось слишком опасным (недостаток иметь отцом автора триллеров, я умею представить себе самое ужасное, что только может случиться), поэтому я уже собирался отказаться, пока случайно не увидел по телевизору фильм «Паранойя». В этом триллере подросток находится под домашним арестом, назначенным судом. И конечно, наблюдает за преступлением в доме напротив. Но что заинтересовало меня гораздо больше, так это электронный браслет на ноге, который не позволял Шайе Лабафу перелезть через забор на земельном участке. Как только он покидал определенную зону, тут же приезжала полиция. Я подумал: «Вот это мне и нужно!» Электронные браслеты, которые сработают, как только дети приблизятся к воде. И действительно, нечто подобное существует в виде часов, и я заказал сразу три штуки, но так и не испробовал, потому что вечеринка отменилась.
Итак, на литературных чтениях меня веселила идея, что, по крайней мере после запроса «электронные браслеты слежения для детей», меня занесут в красный список.
То, что казалось шуткой, превратилось в реальную возможность после первых новостных сообщений об Эдварде Сноудене. Сейчас уже известно, что все пересылаемые данные и электронные письма сканируются или могут быть отсканированы. Даже сотовый телефон канцлера не застрахован. Большие данные, АНБ, дело о прослушке… – мы так часто и много об этом слышали, что подобные новости нас давно уже не трогают. Честно говоря, я тоже долго относился к тем, кто говорил себе: «Да, это некрасиво, когда кто-то заглядывает в компьютер через плечо, но мне нечего скрывать». Если парням в АНБ так хочется застукать меня в каком-нибудь чате для фетишистов, боже мой, ну и ладно. Я действительно однажды заходил в такой чат, потому что как излишне взволнованный отец первенца переживал, что с содержимым подгузника нашего ребенка что-то не так. Просто неожиданно оно пропало. Я хотел узнать, сколько стула должно быть у четырехнедельного младенца, и искал в Гугле «содержимое подгузника и вес», но находил только комментарии о количестве подгузников в день, а не граммов на подгузник! Пока в одном форуме я не наткнулся на дискуссию, в которой обсуждалась именно эта тема. Я уже собирался завести профиль, когда заметил, что участнику под ником «Пауль 38» 38 лет, а не месяцев и что www.windelerziehung.de вовсе не портал для внимательных родителей. Да, да, я знаю, на что это похоже. На мужа, который в своем кабинете лежит на голой секретарше и говорит: «Дорогая, я споткнулся!»
А теперь подумайте, в какой список меня внесли НБА, если уже вы мне не верите…
Но вернемся к теме: то, что предиктивная криминология/прогнозирование преступлений может обеспечить хороший материал для триллера, известно как минимум с момента выхода фильма «Особое мнение». Как и то, что – в отличие от блокбастера с Томом Крузом – это давно уже не научная фантастика. Однако скорость, с какой сейчас распространяются программы для предсказания преступлений, меня все-таки удивила.
