Я некоторое время наблюдала за работой женщины, восхищаясь магией ее движений, и вдруг подумала: а что, если бы и жизнь можно было начать с самого начала, уже прожив большую ее часть и имея возможность оценить, насколько ты оправдываешь собственные надежды, и исправить все прежние ошибки.
Джиджи все еще с интересом рассматривала большую овальную корзину с крышкой.
– Как ты думаешь, Элли, я туда влезу?
Старуха наклонилась, чтобы услышать, о чем говорит Джиджи.
– Эта корзинка называется «Спасательный люк».
Джиджи наклонила голову набок.
– А что, у них всех есть названия?
– У большинства есть. Но названия самых старых форм и орнаментов были утеряны со смертью их создателей.
Женщина медленно перевернула круглое основание незаконченной корзины. Кожа ее рук была темной, потрескавшейся, как изношенная перчатка.
– А вы уже знаете, что именно будете плести?
Она подняла глаза, и я увидела, что один из них помутнел от катаракты, но это вовсе не замедляло ее работу, и проворные пальцы перебирали костяную иглу и стебли травы, словно обладали собственным зрением.
– Еще нет. Я сначала должна почувствовать стебли, согреть их в руках, а уж они мне скажут, чем хотят стать. Иногда приходится сгибать их и сильно дергать, прежде чем они поймут свое предназначение.
– А как называется вот эта?
Мы взглянули на Джиджи, которая осторожно держала в руках неглубокую корзиночку с узкими основанием и верхней частью и более широкой серединой. Ручка ее была в два, а то и в три раза выше самой корзинки, а бока украшали изящные петли и завитки.
– Это очень старинный вид корзинок. Их использовали для хранения яиц, а орнамент называется «Тропа слез».
Джиджи нахмурилась, бережно поставила корзинку на полку и взяла другую.
– А эта?
Женщина на мгновение прищурилась, вспоминая название.
– «Сны реки».
Я подошла к Джиджи, и девочка протянула мне корзинку. Мои пальцы ощутили гладкие стебли травы, обвивающие плотно скрученные полоски из пальмовых листьев.
– Сколько она стоит?
– Ты хочешь ее купить? – спросила Джиджи.
– Да, для Хелены, – неожиданно произнесла я, прежде чем мысль успела сформироваться в моей голове.
– Из-за названия?
Я посмотрела на мудрого ребенка и снова удивилась, что ей всего десять лет.
– Конечно. Она сказала мне, что когда-то в юности жила на берегу реки Дунай. А теперь она живет у реки Эдисто. Думаю, ей придется по душе название корзинки.
– И ведь у нее нет своих корзинок, – подхватила Джиджи. – Все они принадлежали тетушке Бернадетт. Думаю, тете Хелене надо поставить одну у кровати, чтобы класть туда очки, часы и пульт от телевизора, хотя обычно она просит меня включать и переключать каналы, потому что никак не может с ним разобраться.
Я улыбнулась.
– Значит, так тому и быть.
Я передала корзинку ей, а сама полезла в сумку за кошельком. Как я и думала, цена на это произведение ремесленного искусства была довольно высока, но я заплатила, немного поторговавшись, как того требовала традиция. Благодаря щедрости Финна у меня теперь было больше денег на карманные расходы, и хотя я сама не верила, что решилась купить подарок для Хелены, корзинке, носящей имя «Сны реки», отныне было суждено принадлежать ей.
Джиджи была на удивление молчалива на пути к особняку Хелены, словно напряженно думала о чем-то, осторожно придерживая корзинку, лежавшую у нее на коленях. Я нарочито медленно проехала мимо рощи пекановых деревьев, думая, что, возможно, девочке нужно время, чтобы собраться с мыслями. Она заговорила, только когда я припарковала машину.
– Есть еще одна корзиночка.
Я взглянула на нее в зеркало заднего вида.
– Еще одна корзиночка? – переспросила я, не понимая, куда она клонит.
– Помните, тетя Хелена просила нас собрать все ноты из корзинок тетушки Бернадетт, и мы складывали их в те самые розовые папки, хотя я и пыталась найти папки другого оттенка, который мне больше нравится?
Я развернулась на сиденье, чтобы посмотреть ей в лицо, по-прежнему не понимая, что она имеет в виду.
– Конечно, помню. И раз уж ты сегодня здесь, мы сможем продолжить это занятие после твоего первого урока игры на фортепьяно.
Она посмотрела на меня своими серьезными глазами.
– Конечно, мэм. Но мне кажется, сначала нам надо посмотреть еще в одной корзинке.
– Ты имеешь в виду еще одну корзинку, где хранятся ноты? Ты знаешь, где ее искать?
Джиджи с готовностью кивнула.
– Да. Правда, я не знаю, есть ли в ней ноты. Я просто боялась в нее заглядывать.
Я поерзала на сиденье, охваченная неясным беспокойством.
– А где ты нашла эту корзинку?
Она опустила глаза и невнятно пробормотала:
– В комнате тети Бернадетт.
Вот как? Очень интересно! Я ждала, что она скажет дальше.
– Знаю, что нельзя туда входить, но иногда, когда я приезжаю сюда с папой, а вас нет, а тетя Хелена спит, а папа работает на компьютере, мне становится скучно, а мне не разрешают выходить из дома одной. Вот я и брожу по дому и ищу, чем бы интересным заняться.
Я вспомнила, как занималась тем же самым, поддавшись непреодолимому искушению открыть дверь в таинственную комнату, куда мне не положено было входить. Стараясь не выдать голосом свое волнение, я уточнила:
– Значит, ты входила в комнату тети Бернадетт и там видела эту корзинку?
Она закусила нижнюю губу. Я продолжила прощупывать почву:
– И где же она была?
– Под кроватью, – едва слышно произнесла девочке.
Меня саму поймали роющейся в шкафу, так разве я могла осуждать Джиджи за то, что она заглянула под кровать.
– Думаешь, она еще там? – спросила я.
Джиджи покачала головой.
Когда стало ясно, что больше она ничего не скажет, я сама задала вопрос:
– А ты знаешь, где она находится теперь?
Девочка кивнула.
– Под моей кроватью.
– В доме на Эдисто? – с надеждой спросила я.
– Нет, – тихонько сказала она. – В моем городском доме. Я взяла ее в руки, чтобы посмотреть, что там внутри, но в этот момент меня позвал папа, я испугалась, сунула ее в рюкзак и привезла домой. А потом мне стало стыдно, и я спрятала ее под кроватью.
Я тяжело вздохнула.
– Ну хорошо. Все, что тебе надо сделать, – это взять ее с собой, когда ты поедешь сюда в субботу, а потом положить ее обратно.
