Не прошло и двух минут с момента их знакомства, как они достигли полного взаимопонимания.
— Ты слышишь? — жалобно обратилась к Ире Марина. — Ты видишь? А ты еще пыталась убеждать меня с позиций какой-то логики…
Ира переводила чуть растерянный взгляд с Марины на парочку у своих ног и обратно.
— Напрасная трата времени, — под влиянием все той же безжалостной логики холодно констатировала она.
Марина вдруг поняла, что получает удовольствие, немного поддразнивая подругу, поэтому продолжила свою провокацию:
— Какая женщина устоит против такого красноречия?
— Никакая, — сухо подтвердила Ира, глядя на зардевшуюся от удовольствия Оленьку. — Даже если ей всего три года.
Судя по промелькнувшим в Сашиных глазах веселым искоркам, обмен мнениями между подругами не остался им не замеченным, хотя вроде бы он всецело был занят разговором с Оленькой. Все это время Марина внимательно наблюдала за ним: завоевать девочку Саше удалось практически мгновенно, но гораздо интересней было то, что он вел себя совершенно естественно и отнюдь не тяготился необходимостью общаться с ребенком. Ромы обычно надолго не хватало, довольно скоро его начинало тянуть на поучения.
Оленьке не терпелось показать вновь прибывшим гостям все свои подарки, и, судя по ее заговорщическому виду и веселому хихиканью, их ожидало что-то необычное. Она возбужденно схватила за руку Сашу, потом поймала Маринину руку, но тут Марина вспомнила, что, во-первых, толком еще не поздравила с днем рождения подругу, а во-вторых, так и не представила Сашу никому, кроме трехлетнего ребенка.
Она тут же исправила свою оплошность, быстро выполнив оставшиеся формальности. Затем они с Сашей поздравили Иру, и Марина вручила имениннице давно обещанный рисунок, выполненный пастелью.
Дело в том, что весной они втроем были в Пушкине. Оленьке очень понравилась девушка с разбитым кувшином, особенно как вытекала водичка из отбитого горлышка. Она тут же потребовала, чтобы Марина нарисовала ей бронзовую девушку, естественно, с льющейся водой. Карандаш и бумага для эскизов всегда имелись в Марининой сумке, так что ей ничего не оставалось, как приступить к работе. Уже через несколько минут был готов набросок, а когда они присели на скамейку, чтобы скормить ребенку пару пирожков, рисунок был закончен, причем получился столь удачным, что Ира предложила повесить его в рамке в детской. Однако Оленьке совершенно не понравилась мамина идея, она хотела быть единственной обладательницей такого сокровища, хранить его среди своих рисунков и любоваться им, как только этого захочет. Понимая, во что вскоре превратится Маринино творение, Ира попыталась указать дочери на очевидную нелогичность такого подхода, но Оленька упрямо стояла на своем. Дабы прекратить их затянувшиеся дебаты, Марина пообещала подруге ко дню ее рождения нарисовать еще одну девушку с разбитым кувшином.
Ире хотелось похвастаться Марининой пастелью и лично продемонстрировать остальным гостям Марининого спутника, поэтому она повела Марину и Сашу в гостиную, не позволив Оленьке сразу же утащить их к себе.
Войдя в комнату, Марина сразу отметила, что Ромы еще нет. Значит, наверняка он притащит какую-нибудь сногсшибательную девицу, одну из тех кисочек, которых она просто не выносила, и которые непременно оказывались во всех дачных компаниях Ромы. Марина готова была сама с собой заключить пари о возможных вариантах и уже всерьез задумалась о ставках.
Сашу немедленно взял в оборот Юра, помешанный на компьютерах настолько, что, если не имел возможности уютно устроиться перед монитором, то должен был хотя бы говорить о компьютерах, лучше бы с тем, кто его понимает, но вообще-то для него это не имело принципиального значения. Других тем для разговоров просто не существовало. Поскольку предупредить Сашу заранее о такой опасности Марина не успела, то сейчас она мало чем могла ему помочь.
Таким образом, в детскую она отправилась с вполне чистой совестью, рассудив, что парень он сообразительный и, возможно, сам справится с Юрой. И вообще нечего быть таким обаятельным с женщинами всех возрастов и поколений. Марина прекрасно сознавала, что несправедлива к Саше, что в ней говорит совершенно неуместная в данном случае ревность, которая до сих пор и свойственна ей не была, но ничего не могла с собой поделать.
Войдя в Олину комнату, Марина сразу поняла нетерпение малышки. Прямо на нее смотрел глазами-пуговками ужасно симпатичный рыжий и косматый Альф. Был он практически такого же размера, как настоящий, то есть чуть ли не больше Оленьки. Он сидел на диванчике, улыбаясь во все свои четыре зуба.
Популярность сериала у детей привела к появлению в продаже большого количества разнообразных Альфов. В последнее время Марина видела много подобных игрушек. Попадались среди них и экземпляры, которые были выполнены вроде бы более точно, чем тот, что смотрел на нее сейчас, но этот Альф был особенным — в нем явно удалось передать характер оригинала.
Оленька как раз знакомила Альфа с розовым бульдожкой, особо обращая внимание пришельца на то, что бульдог — это собака, а не кошка. На диване рядом с Альфом сидел Геннадий Васильевич, Витин отец. Они с Мариной поздоровались.
Оленька быстро переключилась на Марину и теперь уже ей стала объяснять, как хорошо, что они с Сашей подарили ей именно собаку, а не кошку. Рассуждения девочки насчет собаки и кошки наконец привлекли внимание дедушки, хотя имя Саша он пропустил мимо ушей. Поскольку Геннадий Васильевич слишком много работал, ему так ни разу и не довелось посмотреть сериал об Альфе, поэтому он был не в курсе гастрономических изысков жителей планеты Мелмак и не ведал, какой опасности подвергался бы кот. Оленька тут же постаралась заполнить столь явный пробел в его познаниях. Хотя и несколько сумбурно, так что дедушка, кажется, не все понял.
Геннадий Васильевич любил внучку, однако, оставаясь с ней один на один, плохо представлял, что ему делать. Возможно, было бы преувеличением сказать, что Маринино появление он воспринял как спасение, но облегчение, безусловно, испытал: теперь он мог ретироваться.
Вставая, Геннадий Васильевич рассеяно поинтересовался:
— А где Рома, в гостиной?
Видимо, он был не в курсе не только инопланетной жизни. Ответить ему Марина не успела, так как просветительскую роль на этот вечер, похоже, взяла на себя Оленька.
— У Марины теперь Саша. Они целовались, — звонким голоском сообщила внучка, победно глядя на несколько ошалевшего деда. Сосредоточенно сдвинув рыжие бровки и сморщив носик, она старательно выговорила: — Ты, дедушка, отстал от жизни.
Если бы такое заявление сделал кто-нибудь другой, Геннадий Васильевич, безусловно, обиделся бы, поскольку чувства юмора был лишен практически начисто, впрочем, сам-то он был уверен в обратном. Сейчас он пребывал в полной растерянности, не зная, как реагировать ни на первую часть сообщения Оленьки, ни на вторую.
Марина понимала, что это невежливо, но, сколько ни пыталась подавить смех, все же не удержалась и прыснула. К счастью, на нее Геннадий Васильевич обидеться не успел, поскольку его отвлекла собственная жена.
