— Это здесь совершенно ни при чем, — соврала она. — Я не маленькая. То, что в детстве заставляло меня расстраиваться, теперь только раздражает.
Она остановилась и присела на скамейку, которую Дэн видел раньше из окна комнаты. Опустившись рядом, он протянул ей бокал.
— Тогда в чем дело? Ты смогла прекрасно устроиться в Лондоне. Ты настоящий профессионал. Так почему тебя беспокоит чья-то критика?
Эмма смотрела на серебристый газон. С террасы доносился чей-то смех.
— В том-то и дело. Обычно мы с тобой встречались по причинам, так или иначе связанным с работой. Когда речь идет о работе, я уверена в себе. Знаю, что говорить, что меня не застанут врасплох, что не ударю лицом в грязь. — Она помолчала. — Но я не всегда такая.
— В чем проблема?
Эмма посмотрела на него, пытаясь угадать, насколько искренен его интерес. Раньше он никогда не проявлял желания узнать о ней больше, если, конечно, это не имело отношения к работе. Дэн смотрел пристально. Она сделала глоток шампанского и слегка улыбнулась, вспоминая давно прошедшие годы.
— В детстве я была самым неуклюжим ребенком, которого только можно себе представить. Если кто-то постоянно попадал в дурацкое положение, так это я. И это на фоне сверхуспешного Адама. Поступив в школу, я старалась изо всех сил, но такое впечатление, что это не имело никакого значения. Я не могла даже приблизиться к уровню Адама, к тому интересу, который он вызывал, к его наградам. Он был недосягаем, получал высшие баллы, выигрывал конкурсы. Постепенно я научилась не ставить себя в положение, где люди могли бы заметить мои слабые места.
Теперь она с абсолютной ясностью вспомнила все.
— Однажды в школе я играла в мюзикле. — Эмма взглянула на Дэна. — Мне было тринадцать лет. Ты можешь себе это представить?
Он пожал плечами и слабо улыбнулся. Вежливый ответ.
— Мюзиклы пользовались такой бешеной популярностью, что их ставили каждый год. Каждый мог прийти посмотреть. Родители, местные жители. В тот год ставили «Бриолин». Много музыки, много танцев. Я была в восторге, мне просто хотелось в этом участвовать. Но и в голову не приходило, что может случиться что-то плохое, что-то пойдет не так. Я была такой наивной.
— И что произошло?
Она положила голову на руки и сделала обреченное лицо.
— Я забыла текст. Стояла на сцене, смотрела в зал, полный народа, и не могла вспомнить ни слова. И дело даже не в том, что я запнулась. Я не произнесла ни звука. Ничего. Просто примерзла к месту. В лицо бил яркий свет, но я видела силуэты всех зрителей. Музыка играла так громко, что я не могла ничего сообразить.
— Что ты сделала?
— Убежала со сцены и отказалась выходить. Они выпустили дублершу. Мои родители сидели в зале, мать устроила мне настоящий ад. Она и теперь время от времени припоминает тот случай. Мне кажется, она до сих пор считает меня нервной тринадцатилетней девочкой, которая впала в ступор на сцене.
Эмма отпила еще шампанского, вспоминая прошлое. Яркий свет, слепивший глаза. Холодный ужас, заставивший оцепенеть, когда она безуспешно попыталась заставить мозг работать. Скользкий холодный пот, выступивший на ладонях.
Она посмотрела на Дэна и непринужденно улыбнулась ему. Этому она научилась уже давно. Теперь она взрослая, у нее своя жизнь, и жуткое ощущение провала не должно больше довлеть. И все же Эмма чувствовала, что так до конца и не смогла избавиться от него.
— Это ужасно.
Она пожала плечами.
— В то время это действительно было ужасно. Я чувствовала себя страшно подавленной. Но никогда больше не допускала ситуаций, в которых могла бы сделать что-то не так. Я отказалась от попыток заниматься искусством. Пусть им занимается Адам. Сам видишь, как он талантлив. Отчасти из-за этого я решила заняться правом. Там надо выучить много всего, но если знаешь правила, можешь применить их. Будешь много работать, можешь сделать карьеру. Для достижения успеха не нужно, чтобы кому-то нравилось, что и как ты делаешь.
Дэн не сводил с нее глаз. Наблюдал, как отливает серебром светлая кожа, как оттеняли ее блестящие темные волосы. Она выглядела такой ранимой, что у него невольно сжалось сердце. Охватило неожиданное желание обнять Эмму, прогнать ее неуверенность, заставить почувствовать себя особенной.
— Ты придаешь слишком большое значение тому, что думают о тебе другие.
Эмма нахмурилась.
— А разве не все так делают? Разве не всем хочется, чтобы их оценили другие? Хотя бы те, кто тебе небезразличен?
— Возможно. Но любовь не всегда проявляется в объятиях и подарках. Видимость не всегда отражает истинные чувства. Твоя мама, например, проявляет свою заботу в…
— В форме постоянных попыток лезть в чужую жизнь? Возможно. Однако ей не помешало бы немного, — она запнулась, подыскивая подходящее слово, — позитива, хотя бы иногда.
Она откинулась назад, с интересом глядя на Дэна.
— Никогда бы не подумала, что ты такой ярый приверженец семейных ценностей. Незаметно, чтобы ты рвался общаться со своими родными. У меня такое впечатление, что ты никогда не навещаешь их и даже никогда о них не говоришь. Едва ли они хуже моих, однако я регулярно исполняю свой дочерний долг.
— Зачем?
— Что значит «зачем»?
— Зачем ты исполняешь свой дочерний долг и встречаешься с ними. Совершенно очевидно, тебе не нравится проводить с ними время. Почему бы просто не вычеркнуть их из своей жизни, если они тебя так напрягают?
Дэн резко рубанул рукой воздух, Эмма на мгновение потеряла дар речи.
— Не могу, — в конце концов отозвалась она. — Это моя семья.
— Хочешь сказать, ты их любишь?
— Конечно, люблю. В каком-то смысле я привыкла к их критике. Они такие, как есть. И какими бы ни были ужасными, они мои.
— Вот и ответ.
Она слегка покачала головой, глядя на него.
— На что?
— Ты спрашивала, почему я никогда не говорю о своей семье и не вижусь с родными. И сама же дала ответ. В этом и разница между нами. В действительности у меня нет семьи. Во всяком случае, она никогда не проявляла ко мне серьезного интереса.
Эмма отвела глаза.
— Извини, мне жаль.
Дэн улыбнулся.
— Не стоит. У меня все в порядке. Я привык. Мне не нужна семья, Эмма. Нельзя тосковать о том, чего у тебя никогда не было. Я никогда не знал, что такое слишком заботливые родители или братская ревность. — Он замолчал. — На самом деле мы не были настоящей семьей.
В его сознании снова возник образ Мэгги. Дэн крепко стиснул зубы. Проще говорить с Эммой о семье, имея в виду его отношение к матери. Чувства к ней менялись с годами и закончились чем-то близким к презрению. Но семья с Мэгги означала нечто другое. С ней они связывали свои надежды и планы на будущее. Потеря этого будущего оказалась гораздо тяжелее добровольного отказа от фактически не существовавшей семьи в прошлом.
