Пролог
Варвара Кононова
Февраль
…Варя бросилась домой. Как девочка, летела по эскалаторам, перебегала на станциях из вагона в вагон, чтобы не терять времени на пересадке.
А телефоны Данилова все молчали.
По улице от «Новослободской» она мчалась во весь опор. Прохожие удивленно косились. Кто‑то присвистнул вслед.
Она принеслась к подъезду. Влетела в лифт. Скорей, скорей!
Вот этаж. Дрожащими руками отперла входную дверь. Вбежала в квартиру.
Данилов лежал на кровати навзничь.
Он был изжелта‑бледен, словно мертвый.
Варя бросилась к нему. К его бесконечно милому лицу.
Он все‑таки дышал.
Часть первая Вчера
Алексей Данилов
Семью месяцами ранее
Секс для них по‑прежнему был великолепным.
Во всяком случае, для Леши Данилова.
Да и Варе он нравился. Он видел: нравится. И дело совсем не в том, что он, в силу своих сверхспособностей, знал, на какие точки нажимать и какие изгибы поглаживать. Совершенно не в этом дело. Он, наоборот, с Варей старался максимально закрыться. Не видеть ее, не слышать, не понимать. Видеть‑слышать‑понимать — имелось в виду в своем смысле, в экстрасенсорном. А то нечестно получалось, несправедливо: он для нее — герметично закрытая капсула. А она для него — настежь распахнутая книга. Нет, так — абсолютно не на равных! — он играть не хотел.
Поэтому всячески свои умения в себе выключал. Мысленно надевал на себя (когда с Варей общался) непроницаемый стакан. Но все равно — любящее сердце, оно ведь многое способно угадать. Его ведь не обманешь. И при чем здесь экстрасенсорика?
Вот и сегодня. Варя просто приехала к нему после работы. Усталая, расстроенная и злая. Для Данилова она — возлюбленные договорились раз и навсегда — никакая не сотрудница сверхсекретной комиссии, а простая, согласно легенде прикрытия, заместитель генерального директора и айти‑специалист в фирме «Ритм‑21». Поэтому никакого разговора о том, что там, у нее на службе, стряслось, у них не случилось и случиться не могло.
А у Данилова в тот день на прием только три клиента‑пациента записаны были, он их быстренько до обеда раскидал, а потом заскочил в магазин, купил красненького сухенького. Дома сварил макароны, смешал с фаршем и соусом. Получились макароны по‑флотски, как отец любил, и мама часто готовила — обычное вроде бы, повседневное, проходное блюдо. Однако — о, великая сила нейминга, то есть наименования товаров и услуг: если обозвать нашенские макароны «спагетти болоньезе», они вроде бы сразу и красивее становятся, и вкуснее. И даже сытнее и полезнее.
Так что когда Варя приехала к нему в тот день домой, в Рижский переулок, он ее о работе не расспрашивал. Просто кормил, поил вином, ублажал, травил байки, всячески смешил. И довольно скоро, к моменту, когда кастрюлька с макаронами и бутылочка с кьянти подходили к донышку, Кононова растаяла, размякла, разгладилась. Потом они чай пили с фруктами — Варя все с весом сражалась, сластей себе после часу дня не позволяла. А затем, совершенно естественным образом, очутились в постели.
Для Алеши, конечно, их любовь отчасти становилась рутиной — никакой интриги, как в молодости — будет, не будет? И какие усилия надо предпринять, чтобы было? И как оно там будет? Но зато есть немаловажный бонус: можно спокойно и глубоко отдаваться друг другу.
А тело Вари (как, впрочем, и душу ее) он любил — отчаянно. Роскошные плечи, большие руки, большие груди — все в Варе было слегка чрезмерно, но в то же время чрезвычайно гармонично.
И если любила она его — то любила самозабвенно: сжимая, рыча, запрокидываясь.
А потом они лежали рядом — в такие моменты в старых фильмах герои обязательно раскуривали сигарету, возможно, одну на двоих — но сейчас в кинематографе курению объявлен бой, да они и по жизни не курили оба. Поэтому просто лежали, слегка касаясь друг друга пальцами рук — это легкое, почти прозрачное, воздушное касание приятно контрастировало с недавним исступленным вжиманием друг в друга.
И тут Варя вдруг сказала:
— Помнишь, ты предлагал?..
— Что? — легкомысленно откликнулся Алеша.
— Пожить вместе.
— Да. И?
— И — я согласна.
— О, круто! Когда ты перевезешь ко мне свои вещи?
— Нет, давай лучше у меня, — ускользнула Варя. — Места в моей квартире больше. И вообще… — Она хотела сказать, что уже привыкла к своему жилищу и будет чувствовать себя в нем гораздо спокойней и уверенней, чем у него, — но промолчала, а Алексей и без того понял, что она не выразила (и сверхспособности здесь ни при чем).
— Можно и у тебя. Когда назначим переезд?
— Приезжай в выходные.
— Давай.
Вот так все и произошло — спокойненько и без фанфар. И то, что он давно предлагал Варе, свершилось: они стали жить вместе.
Однако… Однако… Однако… Ему не надо было быть особенно сильным экстрасенсом, чтобы понять: не так все просто. Что‑то за этим Вариным предложением скрывается. Для чего‑то его переезд был ей нужен. Нужен — причем по работе. По службе.
И эта мысль — как щелочь, как кислота или оскомина — стала подспудно беспокоить его. Отравлять ему жизнь.
Прошло четыре месяца.
Варя
Ноябрь
— Опять сны? — Варя участливо положила возлюбленному ладонь на лоб, погладила по плечу. Лоб был весь мокрый от пота, плечо влажное, да и подушка тоже. Данилов открыл глаза, косным со сна голосом пробормотал:
— Я опять кричал?
— Скорее стонал.
— Мешался тебе?
— Не без этого.
— Я сейчас уеду домой.
— Не пори ерунды. Пять утра.
— Ладно, пойду лягу в гостиной.
Варя ничего не возразила и включила ночник. Данилов, жмурясь, сполз с кровати, схватил свои подушку и одеяло и пошлепал прочь из спальни.
Варя посмотрела на часы на телефоне: начало шестого. За окном, за плотными шторами, ни зги не видно — только слышен отдаленный шум большого города, словно мерно дышит в полусне огромное животное или работает в отдалении гигантский завод. И еще почему‑то чувствовалось, что скоро утро — может, оттого, что где‑то за стенкой бормотал соседский телевизор или вот хлопнула дверь подъезда — раннеутренний горемыка отправился на работу, на службу, на вахту. Скоро выйдет скрести снег узбек‑дворник, приедет мусорная машина и станет грохотать баками. В последнее время, с тех пор как Кононова согласилась наконец, чтобы любимый переехал к ней, она в совершенстве изучила все, что звучало в городе с утра. Пришлось изучить. Потому что стонать, или кричать, или метаться Алеша начинал обычно в четыре — в пять. (А может, в более ранние часы ночи она слишком крепко спала и ничего не слышала?) От шума, что он производил, девушка просыпалась и, в свою очередь, расталкивала, будила его…
