— Хобарта? Слушай, а это не тот шапито, где Лон… — Она замолчала.
Дядя Эм кивнул:
— Как раз об этом я хочу поговорить с тобой, Фло.
— Конечно, Эм. Послушай, а чего мы тут стоим? Пойдемте ко мне в комнату. Идите вперед. Я по этой лестнице медленно хожу.
— Сначала дама, Фло. Иди, у нас впереди вся ночь.
— Чтобы я тебе позволила шагнуть у меня за спиной по лестнице? Вот еще! Поднимайся, пока я тебе пинка не дала.
Дядя Эм рассмеялся, и мы поднялись первыми. Фло провела нас в комнату в конце коридора на втором этаже. Это была красиво обставленная комната, хоть и в несколько кричащих цветах, и очень аккуратная. Не считая смятого постельного белья и откинутого покрывала, все выглядело так, словно здесь только что сделали уборку.
Фло жестом пригласила нас садиться и рухнула в кресло-качалку, которое заскрипело под ее весом.
— Ты надолго, Эм? У меня сейчас мест нет, но я могу вынудить пару этих макак съехаться вместе, чтобы вам было где переночевать, а завтра… ну, вот парень этажом выше уже две недели не платит за комнату. К тому же он козел. Я выкину его барахло и…
Дядя Эм поднял руку, чтобы остановить ее:
— Нет, Фло. Мы ненадолго. Хобарт сейчас в Форт-Уэйне, нам нужно туда вернуться. Мы забежали, только чтобы поговорить с тобой. О Лоне.
— Конечно, Эм. — Отдышавшись, Фло встала с кресла-качалки. Она поплотнее закуталась в свой синий стеганый банный халат и пошла в отгороженную ширмой, расписанной яркими попугаями, кухоньку. — Ты выпьешь, мне даже спрашивать не нужно. Черт подери! — Судя по звуку, Фло захлопнула дверцу холодильника. — Я и забыла. Выпивки-то нету. — Обойдя вокруг ширмы, она двинулась к двери. — Так, минуточку. Сейчас добуду. У кого-нибудь из жильцов найдется бутыль…
— Угомонись, Фло. Сядь.
— Вот еще! Мы обязательно выпьем, иначе я и разговаривать не буду. Какой прок от положения квартирной хозяйки, если не можешь разбудить жильцов, чтобы попросить выпивку?
Фло закрыла дверь, и через несколько минут мы услышали, как она стучит в другую дверь, дальше по коридору.
Дядя Эм широко улыбнулся:
— Фло — та еще штучка.
— Она меня пугает, — признался я, — но при этом она мне нравится. Давно ты с ней знаком?
— Два сезона. Потом Фло вышла замуж за инспектора манежа в большом цирке, Теда Червински. Я слышал, он скончался через несколько лет. Кто-то говорил мне, что Фло отошла от дел и владеет меблированными комнатами. Но я не знал, где именно, пока Вайсс нам не сказал. — Он медленно покачал головой. — Какая же она тогда была красотка!
— Насколько близко ты ее знал?
— Парень, ты иногда задаешь бестактные вопросы.
— Сам же говорил, что люди добровольно не поделятся информацией, если она у них имеется.
Дядя рассмеялся, но отвечать ему не пришлось, потому что в этот момент дверь открылась и вошла миссис Червински с большой бутылкой прозрачной жидкости.
— Джин, — сообщила она. — Не помню, любишь ты его или нет, но если нет, то иди к черту. Все равно выпьешь. Открывай, Эм. Стаканы вон там.
Она передала дяде бутылку и снова села, посмотрев на меня.
— Эм, у тебя симпатичный племянник, — произнесла Фло. — Симпатичнее, чем ты, наверное, был в его возрасте. Наверное, все циркачки по нему сохнут?
Дядя Эм ответил из-за ширмы:
— Он от них отбивается бейсбольной битой.
— А говорить он умеет?
— Конечно, — промолвил я. — Что вы хотите, чтобы я сказал?
Фло вздохнула:
— Прямо как ты раньше, Эм. Только он повыше ростом. — Она потянулась ко мне. — Дай взглянуть на твою руку, Эд.
Я протянул ей руку, Фло посмотрела на тыльную сторону ладони, потом перевернула, слегка опустила ее, чтобы свет от настольной лампы падал на ладонь, и заявила:
— Тебе нравится музыка, Эд. Она задевает что-то у тебя в душе, проникает внутрь тебя. Но… не думаю, что ты станешь музыкантом. У тебя нет этого дара.
Дядя Эм вынес из-за ширмы поднос с тремя стаканами и бутылкой и сказал:
— Прекрати, Фло.
— Мой поставь сюда на стол, Эм, — велела она и снова посмотрела на мою ладонь. — Ты проживешь долгую жизнь, Эд, но в ней будет немало бед. Сколько тебе лет — двадцать, двадцать один?
— Почти двадцать.
— Значит, беда случится скоро. По-моему, ты действуешь безрассудно. Это имеет какое-то отношение к смерти, но…
— Перестань, Фло! — резким тоном сказал дядя Эм. — Черт возьми, ты же должна все понимать.
Я смотрел на женщину. Ее лицо было серьезным, очень серьезным. Однако мою руку она отпустила.
— Не верит он во все это, Фло, — объяснил дядя Эм. — А если кто-то не верит, это плохо, потому что коли предскажешь ему что-нибудь хорошее, он это проигнорирует, а вот дурное будет его тревожить вопреки тому, что он не верит. Тебе это так же хорошо известно, как и мне.
— Да, Эм, — кивнула Фло, — прости. Эд, я тебя просто подкалывала.
Она наклонилась вперед и потянулась за стаканом джина. У нее слегка дрожали руки, и она пролила немного выпивки на ковер.
Дядя Эм взял стакан и сел на диван. Постепенно он расслабился и улыбнулся.
— Годы были к тебе милосердны, Фло, — заметил он. — Черт подери, ты все еще красотка.
— С тобой они были милосерднее, Эм. У тебя все еще есть то самое. Но, черт возьми, давай прекратим обмениваться комплиментами и выпьем. — Фло подняла стакан. — За… за…
— За Лона, — сказал дядя Эм. — Я его не знал, но все равно давай за него выпьем. Нам нужно поговорить о нем.
— Хорошо, Эм. За Лона. Он был тот еще гаденыш, но… мне он все-таки немного нравился.
Они выпили. Я тоже сделал глоток. У джина был резкий и обжигающий вкус.
Глава тринадцатая
Вскоре дядя Эм и Фло углубились в воспоминания. Они еще выпили, но мне джин не нравился, так что я отказался от добавки. Потом я снова услышал имя Лона, перестал думать о Рите и прислушался.
— Да, — сказала Фло, — с ним было нелегко поладить, как часто бывает с лилипутами. По крайней мере, так было с теми, кого я знала. Но если преодолеть преграды, которыми Лон себя окружил, он был не так уж плох. Правда, никогда не рассказывал о себе. То немногое, что мне о нем известно, я буквально собрала по крохам и сложила вместе. Ты понимаешь, о чем я.
— Как долго он тут жил? — спросил дядя Эм.
— Четыре года… в ноябре было бы пять. Ему тогда было под тридцать. Что-то у него в шоу-бизнесе не сложилось. Лон оставил его и клялся, что больше в цирк не вернется. Он ненавидел быть уродом. Господи, как он это ненавидел! Если кому хотелось с ним поладить, так надо было забыть о том, что он лилипут, никогда об этом не говорить и вообще не упоминать ничего связанного с ростом.
