Он закрыл рот ладонью, потом взялся за подбородок.
– Лучше я ничего не стану вам рассказывать.
Синтию это вполне устраивало. Зачем ей это знать?
– Я про другое, – продолжил Натаниэл. – Раз он ваш друг, то я подумал, что вы могли бы с ним поговорить. Дело в том, что я хочу отменить нашу договоренность. Как будто ничего не было. Вернуть до последнего цента все деньги, которые он мне заплатил. Ну, почти все, кое-что я потратил. Беда в том, что он, похоже, не из тех, кто склонен разрывать деловое соглашение, хотя мы не заключали письменного контракта.
– Хотите, чтобы я с ним поговорила?
Он кивнул:
– Да, был бы вам очень признателен. Ведь вы с Винсом друзья? Он сказал, что знаком с вами с давних пор, еще со школы, и все это время вы поддерживали связь.
Глава 20
Терри
Я не видел Джейн Скавалло уже полгода. Я покупал в супермаркете «Хоул фудс» маленький контейнер яичного салата, английские кексы и немного свежей пасты. Вдруг вижу – она идет к кассе впереди меня. Я не сразу решился окликнуть ее. Она сильно изменилась за семь лет, прошедшие с тех пор, как была моей ученицей: тогда ей было семнадцать лет, и она посещала мои занятия по мастерству письменной речи. Джейн выгоняли из школы за драки с другими девчонками, за прогулы уроков, за курение в туалете. За свои выкрутасы она была награждена датчиком слежения, никому не давала спуску и на все плевать хотела. И при этом обладала явным литературным талантом. Сколько бы работ мне ни требовалось проверить, ее текст я всегда оставлял на потом – при условии, что Джейн сдала его. Я до сих пор помнил фрагмент из одной ее работы:
«… ты ребенок и воображаешь, будто все зашибись, как вдруг тип, считающийся твоим папашей, говорит: пока, всего доброго! «Что за ерунда?» – думаешь ты. Проходит несколько лет, твоя мать заводит другого мужчину, он вроде ничего, но ты постоянно настороже: когда это случится? Это и есть жизнь. Жить – все время спрашивать себя: когда это случится? Потому что ты знаешь, что если это долго не происходит, значит, вот-вот бабахнет».
Джейн сочинила это после того, как ее мать сошлась с неким Винсом Флемингом, о котором говорили, что он известен полиции, причем не только у нас в Милфорде. Я провел в его обществе одну мучительную ночь семь лет назад, когда Винс участвовал в выяснении того, что стряслось с семьей Синтии. Это чуть не стоило ему жизни. Но подвиги, совершенные Винсом в ту ночь, не превращали его в добропорядочного гражданина.
Той ночью он признался, что у него на совести убийство, совершенное в молодости. Я подозревал, что это далеко не все. Мне было рядом с ним не по себе, но он не казался психопатом. Совершенные им насильственные действия считались в его специфическом мире деловой необходимостью. Я тогда припомнил поговорку: то, что скорпион не раздражен и не жалит, еще не означает, что с ним следует водить компанию.
За недолгое время, проведенное вместе с ним, я уяснил одно: пусть Джейн Скавалло ему не дочь, она для него много значит, и он готов ради нее постараться. Когда Винсу было двадцать с чем-то лет, он стал отцом. Забеременевшая от него молодая женщина произвела на свет девочку, но вскоре мать и дочь погибли в страшной аварии.
Думаю, глядя на Джейн, Винс часто видел свою дочь, какой та стала бы, если осталась бы в живых.
Семь лет назад он взял с меня обещание, что я постараюсь ей помочь. Я проработал несколько лет в другой школе, прежде чем вернулся в прежнюю, но продолжал поощрять творчество Джейн. Это было не так-то просто. Умения удачно нанизывать слова было недостаточно. Я должен был убеждать ее, что о ее жизни надо писать. Мол, интересны далеко не только тупые знаменитости. Из жизни любого из нас можно извлечь ценные уроки. Ее собственный опыт, как ни старается она приуменьшить его, достоин изучения.
«Вам не все равно?» – много раз спрашивала меня Джейн.
«Если я отвечу, что делаю это потому, что ты мне небезразлична, сочтешь меня лицемером, – отвечал я. – Не поверишь мне. Поэтому озвучу эгоистическую причину. Я это делаю для себя. Если добьюсь, чтобы ты больше заботилась о своем будущем, то буду доволен собой и сочту, что состоялся как преподаватель».
«Значит, это просто эгоизм?»
«Он самый. Все ради себя, любимого. Ты тут совершенно ни при чем».
Лицо Джейн оставалось бесстрастным.
«Если я изображу заинтересованность, то вы будете ликовать, как герой фильма «Опус мистера Холланда»?»
Я улыбнулся: «Да. Притворись. Пусть целью твоего старания будет не искреннее стремление стать лучше, а желание заморочить нам голову».
«Ладно, буду вашей Элизой Дулиттл».
«Тоже неплохо», – согласился я.
«Вы думаете, что я не читаю, а я много чего знаю».
«Видишь, ты уже уловила смысл».
Другие школьные учителя, с которыми я поддерживал связь, сообщали, что Джейн Скавалло начала стараться. На Йельский университет пока не тянула, но диплом об окончании колледжа уже не исключался.
«Ты классно играешь!» – хвалил я.
«Я стремлюсь к «Оскару», – хвалилась она.
Дотянув до выпускного класса, Джейн почти перестала прогуливать уроки, выполняла домашние задания, получала приличные отметки.
«По-моему, ты уже не играешь, – однажды сказал я. – Обещаю никому не говорить, но мне кажется, что тебе уже не безразлично».
«Я делаю это не для вас».
«Конечно, только для самой себя».
«Вы считаете себя большим умником, а зря. Я делаю это ради него».
Ради Винса. Я должен был догадаться раньше. Джейн старалась ради него. До меня медленно доходило, что она чувствует себя виноватой перед Винсом. Ведь именно Джейн уговорила Винса помочь мне в ту ночь, чуть не стоившую ему жизни.
Я помог Джейн с подачей документов в колледж, снабдил рекомендательными письмами. Ее преподаватели не ошиблись: Йель ей еще не светил. Но ее приняли в Университет Бриджпорта, где она стала изучать рекламу. «Это для меня, – объяснила Джейн. – Я всю жизнь старалась заставить людей поверить во вранье». Реклама позволила ей совместить два дара: находить точные слова и убеждать.
На первом курсе она иногда присылала мне электронные письма. Я гадал, заслужу ли приглашение на ее выпуск, и обрадовался, когда она меня не пригласила. Не исключалось, что Джейн сама туда не явится: она наплевательски относилась к любым церемониям. А если бы явилась, да еще пригласила бы меня, то я бы мог столкнуться там с Винсом, что было нежелательно. При мысли о Винсе у меня долго волосы на затылке вставали дыбом.
Мы с Синтией дважды навещали его в больнице Милфорда, где он лежал после пулевого ранения. Оба визита получились настолько короткими, что их и визитами-то трудно было назвать. Винс был не слишком рад нас видеть. «Я сильно сглупил, связавшись с вами обоими», – буркнул он при первом нашем появлении в больничной палате. Спорить с этим было трудно. На том, чтобы навестить его снова, настояла Синтия. «Если ему стало лучше, то и настроение должно улучшиться, – предположила она. – Мы перед ним в долгу». Глядя на Синтию, Винс высказался так: «Если бы мне попалась машина времени, то я бы залез в нее, вернулся в 1983 год и назначил бы на ту ночь свидание кому угодно, только не тебе! Хоть самой завалящей уродине во всем Милфорде! Я бы даже педиком не побрезговал и сделал бы все, чего он захотел, лишь бы с тобой не связываться и не получить пулю в брюхо через столько лет. В общем, оставьте себе свои детские открыточки и вонючие цветочки. Выматывайтесь!» В третий раз мы его навещать не стали и вообще больше не видели.
