— Ты и впрямь «отмороженный!» — Максим стукнул по столу кулаком. — Защитить не смог! А как теперь тебя защищать?
— Знаешь, мне теперь все равно, что будет со мной…
— Где тебя взяли?
— Около дома… Я к Адику шел, а тут они как раз… Я ему даже позвонить не смог.
— Ладно, поехали дальше. Ты где был во время покушения?
— Не помню, Макс… Кажется, бродил где-то по улицам…
— На допросе ты это тоже сказал? — прошипел Максим.
— Нет, сказал, что не помню, где был…
— Да, брат, хреново, но чуть-чуть легче. Кто-нибудь тебя видел, пока ты по улицам шлялся?
— Не знаю… Я тогда в себя ушел, я на людей не смотрел…
— Предположим, никто тебя не видел. У тебя вроде амнезии было что-то, — рассуждал Максим вслух, но еле слышно, шепотом, — алиби у тебя должно быть… Короче, не смей больше ничего говорить. Не помню ни хрена — вот и все! Молчи как рыба, и требуй адвоката. Ни одного допроса больше без него! Понял?
— Понял… А где адвоката взять? — грустно спросил Ваня.
— Будет адвокат. Дружок мой закадычный, Лешка, вот такой парень!
Максим, копаясь в деле, чувствовал настоящий профессиональный азарт. На какое-то время все отодвинулось на задний план, даже переживания по поводу Леры не так угнетали его, как несколько дней назад. Пока все складывалось не так уж плохо. Машину Красовского нашли на другой же день, целую и невредимую, в нескольких кварталах от его дома. Ванька, правда, все еще сидел, но Максим был уверен, что сумеет его вытащить в самое ближайшее время. Ему было искренне жаль этого чудного поэта, которому родиться бы и жить в каком-нибудь девятнадцатом веке, а не сейчас… Адик, с которым Макс успел переговорить до вызова того на Петровку, уверенно заявил, что Иван Серов весь вечер находился у него в квартире и что они репетировали новую песню. То же самое подтвердили и двое других музыкантов, и Наташа. Все их показания были приобщены к делу. Кроме папки с официальными документами, на столе у Максима лежала подборка свежих газет, где заголовки гласили: «Свобода слова в опасности!», «Новое покушение на журналиста», «Куда смотрит правительство?», «Кто следующий?», «Параллель» под перекрестным огнем», «Кто стрелял в Леонида Красовского?», «Правительство или мафия?»… Красовский стал героем дня, жертвой тайных интриг, чуть не поплатившимся жизнью за свою смелость и независимость. Шумиха в газетах, устроенная вокруг этого дела, раздражала Максима, и неприязнь к Красовскому возрастала в нем все больше.
Сам герой дня, который выглядел вполне здоровым и свежим, хотя рука все еще была в гипсе, вел себя довольно странно. Узнав, что капитан Денисов муж Валерии Голицыной, он потребовал, чтобы назначили другого следователя. Но в прокуратуре это не сочли серьезной причиной, так как Валерия Голицына хоть и была его сотрудницей, но к делу никакого отношения не имела. Во время покушения она действительно была дома, соседи видели, как она вместе с Максимом подъехала к дому на машине задолго до покушения, потом вместе с дочерью видели ее во дворе, видели, как она вошла в свой подъезд. Что последовало за этим, было хорошо известно самому Максиму.
Максим, которого не отстранили от дела по просьбе Красовского, снова явился к нему в больницу, и они остались наедине.
— Вы сами подозреваете кого-нибудь? — спросил капитан Денисов вполне официальным тоном.
— Я понятия не имею, кто стрелял в меня, — заявил Красовский не без ехидства. — Если рассуждать логически, это могли быть и вы, поскольку у вас для этого были мотивы. Вы, безусловно, знаете о моей связи с Валерией…
— Она давно раскаялась в этом, — спокойно сказал Максим.
— Потому что нашла более подходящий объект, — усмехнулся Красовский.
— Знаете, — сказал Максим, — хотя я и не стрелял в вас, но я могу понять, почему у кого-то возникло такое желание!
— Вот видите, многим хочется избавится от меня! Забавно, ей-Богу… Но я был не прав, когда просил заменить вас, мы с вами — товарищи по несчастью и должны действовать в наших общих интересах.
— Давайте вернемся к делу, — сухо сказал Максим, потрясенный в душе наглостью Красовского.
— В таком случае могу сказать одно. Версия покушения из ревности мне так же, как и вам, кажется крайне нелепой. Мнение журналистов я считаю более убедительным и объективным.
«Пожалуй, я недооценил его, — думал Максим, выходя из больницы, — он чертовски умен, хитер и знает на самом деле гораздо больше, чем делает вид»…
Несколько часов Максим вместе с Лехой потратили на изучение запутанного дела, которое Максиму казалось все более странным. Они строили разные предположения и догадки, но в своих рассуждениях продвинулись не слишком далеко. В этом деле явно не хватало фактов. Вся достоверная на первый взгляд информация исходила от старух-сплетниц, показания которых нельзя было считать абсолютно надежными. Леха, проштудировавший дело от корки до корки, внимательно просмотревший газетные статьи, задумался на некоторое время.
— Что скажешь, мыслитель? — спросил Максим.
— Не знаю… Мне кажется, Макс, ты никогда не найдешь убийцу…
— Почему?
— Тут какая-то подтасовка, все, кто фигурируют в деле, — пешки, но вот чьи руки их двигают, кто с кем играет — этого мы с тобой и не знаем.
— Может, ты и прав, но как Ваньку-то вытащить?
— Знаешь что, попробуй вызвать старуху на опознание.
— Так она его опознает!
— Это нам и нужно. Смотри, что они говорят…
Леха, листая дело, показывал Максиму нужные фразы в свидетельских показаниях.
— Ну, ты молоток! — Максим стукнул друга по плечу. — Может, хоть это доброе дело сделаем!
Когда Максим поздно вечером вернулся домой, Лера бросилась ему навстречу.
— Макс, ты Серого освободил?
— Погоди, не так быстро… Думаю, в понедельник все решится. А как поживает господин фриц?
— Он давно улетел в Германию…
— Слава Богу, — Максим устало развалился в кресле.
— Есть хочешь? — спокойно спросила Лера.
— Это что-то новенькое. Давай, коль не шутишь…
Они поужинали все втроем, вместе с Соней, разговаривая за столом о чем-то незначительном. После ужина Максим, который действительно очень устал за последние дни, завалился спать. Лера уложила Сонечку, долго сидела в кухне одна, задумчивая и печальная. Потом осторожно прошла в комнату к дочери и, стараясь не будить ее, тихо легла рядом…
Всю ночь ей снились сны, и в этих снах настолько перемешалось все, настолько переплелось неуловимыми нитями, что она, просыпаясь несколько раз, ничего не могла вспомнить. Но самый последний сон, который она увидела уже под утро, долго стоял у нее перед глазами… Это было похоже на застывший фрагмент из детективного фильма… Застывшая рука с револьвером… Ухмыляющееся лицо Красовского… Его рука с револьвером, направленная на самого себя…
