– Черт… хреново. Как же это все хреново!
– Послушай, Чейз… – Тон, которым говорил дядя, тронул меня до глубины души. – Там, наверху, спит маленькая, напуганная девочка, и сейчас мы ей очень нужны. Нужны даже больше, чем раньше.
* * *
Настала суббота. Когда лучи раннего утреннего солнца осветили комнату и упали на лицо Томми, я уже не спал. Впрочем, этой ночью я так и не заснул по-настоящему – слишком уж много мыслей роилось в моей голове.
Прошел час, за ним – другой… Наконец веки Томми затрепетали, и она открыла глаза. Первые несколько минут никто из нас не произносил ни слова. Наконец Томми выпростала из-под одеяла руку и ощупью нашла мою ладонь.
– Наверное, мне следовало сразу тебе сказать.
Не сразу мне удалось поймать ее взгляд.
– Нам всем следовало сделать много всего…
Она села на кровати, покачнулась.
– Помоги мне дойти до ванной, ладно?
Поддерживая Томми под мышки, я подвел ее к раковине и, пока она обеими руками держала щетку, выдавил на нее немного зубной пасты. Потом я опустил крышку унитаза, чтобы Томми могла чистить зубы сидя. Когда она сплюнула в раковину, пена была в основном красного цвета.
– Если бы моя жизнь по-прежнему была фильмом, эту ее часть наверняка выбросили бы при монтаже, – заметила Томми, разглядывая себя в зеркале. – Мы были временными героями в бесконечной мыльной опере, – добавила она. – Актерский состав все время меняется, но сюжет – очень редко. Почти никогда.
Поднявшись, она обняла меня за шею, словно собираясь с силами и пытаясь взять себя в руки. Она повисла на мне всей тяжестью, и я уже собирался отнести ее обратно в постель, когда Томми вдруг сказала одну вещь, задуматься о которой мне помешали мой собственный эгоизм и слепая жалость.
– Знаешь, ты вовсе не единственный человек с пустотой в сердце. С девчонками это тоже случается, просто эту пустоту мы и вы заполняем по-разному.
Она вытерла глаза, потом взяла мое лицо в ладони и попыталась улыбнуться.
– Все-таки в моем положении есть свои плюсы, – сказала Томми. – Как бы я ни старалась, я все равно не смогу располнеть, а значит – теперь я могу есть все что захочу и сколько захочу. Например, сейчас мне хочется шоколада…
* * *
Иногда мне снится, что я снова застрял в кипарисовом пне. Мутная вода заливает меня с головой, я задыхаюсь, мои легкие пылают от недостатка воздуха, но дяди все нет и нет, и ни одна машина не сворачивает с шоссе на нашу подъездную дорожку. За мгновение до того, как окончательно провалиться во мрак небытия, я просыпаюсь и долго лежу, тяжело дыша и обливаясь потом, не в силах разжать пальцы, сжимающие деревянное изголовье кровати. Страх понемногу отступает, и я начинаю замечать, что вода больше не грозит захлестнуть, утащить меня на дно и что врывающийся мне в горло ночной воздух свеж и приятен. До самого утра я лежу и просто дышу, наполняя легкие живительным кислородом, и все-таки он уже не так сладок, как тот самый первый вдох, который я делаю, едва вынырнув из воды на поверхность.
Сейчас я прижался лбом ко лбу Томми и увидел черную воду, которая заливала ее с головой, почувствовал, как уходит у нее из-под ног последняя опора, и она начинает соскальзывать вниз, где нет ничего, кроме черноты.
Наконец она пришла в себя настолько, что смогла – с моей помощью – спуститься с лестницы. Через двор я вел ее под руку, чувствуя, с какой осторожностью она движется, как тщательно выверяет каждый следующий шаг.
– Иногда, – сказала по этому поводу Томми, – мне кажется, будто я иду по битому стеклу.
Я не ответил.
Когда мы вошли в кухню, дядя, тетя Лорна и Майки уже сидели за столом. Мальчишка ел овсянку и, почти не задумываясь, двигал фигуры на шахматной доске, стоявшей на столе между ним и дядей. В шахматах я по-прежнему разбирался не лучше, чем в квантовой физике, но даже мне было ясно, что дядины дела плохи.
Поздоровавшись, мы сели к столу, и тетя Лорна, вооружившись парой стеганых прихваток, достала из духовки только что испеченный фунтовый торт
[51].
– Мэнди звонила, – сообщил дядя, ненадолго отвлекшись от доски. – Сказала, что ей нужно заскочить к нам сегодня утром. По делу государственной важности.
Я кивнул. Позади меня тетя Лорна воткнула в торт десять разноцветных тонких свечей и взяла его, чтобы поставить на стол.
– Сдаюсь, – быстро сказал дядя, убирая со стола шахматную доску, и тетя поставила блюдо с тортом перед Майки. Он удивленно вскинул на нее взгляд, и тетя улыбнулась. Достав из кармана фартука спички, она стала одну за другой зажигать свечи.
– Поскольку мы не знаем точно, когда у тебя день рождения, – говорила она, – мы с дядей решили отметить его сегодня, то есть первого августа. С днем рождения, Бадди! – добавила она, целуя его в лоб.
Майки в растерянности выпрямился на стуле. Взгляд его перебегал с торта на нас и обратно.
– С днем рождения тебя-я!.. – запел дядя, и мы подхватили знакомый с детства мотив: – С днем рождения, с днем рождения!..
Свечи понемногу разгорались, освещая лицо Майки, который, казалось, пришел в еще большее замешательство. Мы допели нашу немудреную песенку и стали ждать, чтобы он задул свечи. Мальчик не шевелился, и я догадался, в чем может быть дело.
– Теперь ты должен их задуть, – подсказал я шепотом.
– Только сначала загадай желание, – добавила Томми.
Майки зажмурился, глубоко вдохнул, от чего его худенькие ребра разошлись в стороны, как мехи баяна, и выдохнул – медленно, но сильно. Когда он открыл глаза, над погашенными свечами поднималось десять сизых дымков.
Тетя Лорна вонзила в торт нож, отрезала большой кусок и, положив на отдельную тарелку, поставила перед мальчиком, а я невольно подумал, что самым замечательным было вовсе не то, что Майки ухитрился задуть все свечи разом, и даже не то, что все это время он держал дядю за руку. Самым замечательным была улыбка, появившаяся на лице мальчугана. Должно быть, по привычке Майки старался ее спрятать, но как только он забывал контролировать себя, улыбка расцветала вновь.
И это была настоящая детская улыбка. Ничего прекраснее я в жизни не видел.
Глава 27
В то лето, когда мы закончили среднюю школу и должны были пойти в старшую, в городе проходила двухнедельная окружная ярмарка. Благодаря этому событию на дядю Уилли пролился настоящий дождь зеленых бумажек: целыми днями он только и делал, что ковал лошадей для приехавших на родео кандидатов в ковбои или очищал от навоза стойла, в которых содержался привезенный на аукцион скот.
Мне ярмарка тоже подарила немало приятных минут. Я рос в пригороде Брансуика – «на выселках», как тогда говорили. В город я приезжал только в школу, поэтому в моей жизни было не так уж много интересного: даже рождение теленка у одной из дядиных коров казалось мне великим событием. Ярмарка с ее дешевыми чудесами будоражила меня, возбуждая любопытство, которое в одном конкретном случае оказалось полностью удовлетворено. Помните эпизод из «Паутины Шарлотты»
[52], когда крыса Темплтон пробирается на ярмарку и наедается так, что ее потом полкниги тошнит? Со мной тоже произошло нечто похожее, хотя рассказывать и даже вспоминать об этом приключении мне не слишком приятно.
