– Вот такая история… вкратце.
– Сколько времени ты провела в больнице, прежде чем позвонила дяде Уилли?
– Пару недель, не больше. Правда, в самом начале я чуть не умерла: сердце остановилось, и врачам пришлось заводить меня «с толкача», как они выразились. Как это делается, ты, наверное, видел по телевизору, в сериалах про врачей. Берутся такие белые штуки, похожие на биты для аэрохоккея, и… Кстати, это довольно болезненная процедура, так что постарайся до нее не доводить.
Еще некоторое время мы сидели молча, прислушиваясь к стуку наших сердец. Наконец Томми снова улеглась на траву, слегка потирая грудь в тех местах, где к ней прикладывали «утюги» дефибриллятора. По-видимому, одного воспоминания об этой операции ей оказалось достаточно, чтобы кожа в районе сердца начала зудеть и чесаться.
– Пока я была в больнице, мне часто снился один сон, – проговорила Томми, обращаясь к ветвям апельсинового дерева над нашими головами. – Как будто я стою на винтовой лестнице внутри высокого маяка. Лестница вьется вдоль стен, и на ней стоит еще множество людей, и все они то и дело поглядывают куда-то вверх, словно надеются увидеть там кого-то, кто находится на самой вершине башни, – смотрителя маяка или как там они называются… Потом я замечаю, что каждый человек держит в руках книгу – у кого-то она толстая, как большой фотоальбом, а у кого-то не толще блокнота, и все эти люди что-то лихорадочно пишут на последних страницах – точь-в-точь как школьники, которые спешат доделать домашнее задание до начала уроков.
Время от времени наша очередь поднимается на ступеньку вверх, к вершине башни, и в конце концов я замечаю смотрителя. Он сидит на верхней площадке за столом и внимательно читает, что написано в книгах, которые протягивают ему люди. Если написанное ему нравится, он ставит книгу на полку за своей спиной. Это очень длинная – длиной, наверное, в несколько миль – полка, и на ней уже стоит несколько тысяч или миллионов очень красивых книг в кожаных переплетах и с золотым тиснением на корешках.
Но смотрителю нравятся вовсе не все книги. Несколько штук он швырнул вниз, прямо в центральный проем башни. Я видела, как они летят мимо меня и, трепеща листами, падают в огромный костер у подножия лестницы…
Томми немного помолчала, а потом продолжила:
– И тут я замечаю, что тоже держу в руках какую-то книгу. Я открываю ее и вижу, что в ней день за днем описана вся моя жизнь. Я начинаю читать, и мне становится ясно: то, что там написано, мне совсем не нравится, а некоторые главы и вовсе вгоняют меня в тоску и уныние. Я чуть было сама не бросила книгу в огонь, но она вдруг открылась на последних страницах, и я увидела, что там никаких записей нет. Наша очередь по-прежнему движется очень медленно, и я думаю, что у меня еще есть время, чтобы заполнить эти страницы… Я даже знаю, чтó мне хочется там написать, поэтому я поднимаю руку – совсем как в школе на уроках. Остальные смотрят на меня как на сумасшедшую, но меня это не останавливает. В конце концов, что я теряю, думаю я. Ведь я уже умерла!
В общем, каким-то образом я обгоняю всех и, поднявшись на самый верх, говорю смотрителю: «Извините, сэр, но моя история вам вряд ли понравится. Вот если бы мне удалось заполнить последние страницы в моей книге, тогда, быть может, вы остались бы довольны». Тут у него делается такое лицо, будто он уже знает, о чем я собираюсь его просить! Я осмелела и говорю: «Позвольте мне сейчас уйти. Я вернусь, как только заполню пустые страницы, обещаю!»
Этот смотритель – он долго смотрел на меня, потом улыбнулся и кивнул, – и, знаешь, что я тогда делаю? Я поворачиваюсь к человеку, который стоял на лестнице на ступеньку ниже меня, и говорю ему: «Сохраните мое место, пожалуйста», а сама спускаюсь вниз, к двери… – Она рассмеялась. – А самое интересное, что, когда я уже выходила из башни, все, кто стоял на этой лестнице, тянули руки вверх!
Томми уселась по-турецки, потом провела большим пальцем по моему лбу, по подбородку.
– Ну что, – спросила она, – думаешь, я совсем сбрендила?
Я улыбнулся и кивнул – и тут же заработал дружеский тычок в плечо.
– Почему ты соглашаешься? Ты не должен соглашаться!
– А что я могу сказать, если ты действительно ку-ку?..
Потом мы долго сидели молча и ничего не говорили. Мы просто были вместе, и нам этого хватало. Наконец Томми пошевелилась.
– Знаешь, там, в Калифорнии… Я сделала своей домашней страницей сайт «Брансуик дейли». То есть в каком-то смысле в последние пять лет я разговаривала с тобой два, а то и три раза в неделю.
– Мне всегда казалось, что разговор – это когда твой собеседник имеет возможность ответить.
– Я знаю. Я только хочу, чтобы ты знал: я про тебя вовсе не забыла. Я следила за тобой, интересовалась…
– И все-таки я думаю, что ты выбрала довольно странный способ общения. Несколько односторонний…
Она кивнула и, придвинувшись ближе, обняла меня за шею.
– Ты сердишься и правильно делаешь. Я бы на твоем месте тоже рассердилась. – Томми пожала плечами. – Я и злилась, но только не на тебя, а на себя, но, к сожалению, это ничего не изменило.
– Злиться на себя можно сколько угодно, – кивнул я. – Но это ничего не даст. Нужно что-то делать…
– Кстати, о «делать»… Я хотела попросить тебя об одном одолжении…
У Томми всегда была бездна обаяния, которому я не мог сопротивляться, поэтому сейчас я старался хотя бы не смотреть на нее. Сорвав еще одну травинку, я принялся жевать ее с самым независимым видом. Мне хотелось, чтобы Томми поняла, какую боль причинил мне ее отъезд.
Томми слегка подалась вперед и смотрела на меня до тех пор, пока я, не выдержав, не повернулся в ее сторону.
– Это будет непросто, но… но обещай мне, что постараешься, ладно?
Я ждал, что она скажет дальше.
– Прости меня, хорошо?
Я улыбнулся.
– Ты права, это очень непросто.
– И все-таки постарайся. Настанет день, и ты поймешь, что поступил правильно.
– И когда он настанет, этот день?
– Скоро. – Томми тоже улыбнулась. – Мне осталось дописать всего несколько страниц.
– А я смогу их прочитать?
– Не знаю, но… В любом случае ты будешь первым.
Я покачал головой.
– Когда ты уехала, у меня в сердце появилась дыра, которая очень, очень долго не зарастала. В конце концов я все-таки приучил себя к тому, что тебя нет рядом, но ты вернулась, и старая рана открылась вновь.
Томми вскинула голову – в ней внезапно пробудилась актриса.
– Ты сам это придумал или где-нибудь прочел?
– Томми…
– Между прочим, ты здесь не единственный, кто ранен в сердце своими самыми близкими людьми. Мой отец… вспомни, чтó он со мной сделал.
