На этот раз Зайцеву уже было все равно: машинистка — или не машинистка, плохо ей — или не плохо. Если плохо, пусть обратится к медсестре дежурной. Марганцовки выпьет, или чего там против местной столовской стряпни медкабинет обычно выписывает.
— Товарищ Соколова, вам что надо? — набросился он. — Вы от дел меня отрываете вашими комсомольскими затеями. Мне некогда.
Она приоткрыла рот. Зайцев уже знал наперед, что она хочет сказать. Они все это говорили.
— Да. Именно сейчас — некогда. Занят. Я занят. По уши. По горло. Завтра зайдите. Я на все подпишусь. Обещаю. Стенгазету! Заем! Забег! Культпоход! Что скажете. Завтра!
Он махнул на нее рукой, сорвал телефонную трубку, демонстративно повернулся к посетительнице спиной, подцепил аппарат другой рукой — отошел от стола, покуда позволял телефонный шнур.
— Саня, привет. Кукуешь там? Найди мне Нефедова, будь другом? Ага, прямо сейчас. Нет его там. Только что сменился. Далеко не ушел. Или в столовке лопает, или черта в ступе толчет, или… — Он подумал: «В машбюро глазки девочкам строит». Но это так трудно было себе представить: Нефедов — и глазки, что Зайцев просто кашлянул. — Короче, перехвати на выходе, а? Да, ко мне прямо отправь. Я у себя, да.
Нажал рычаг. Набрал короткий внутренний номер.
— Хася Борисовна, а моему сотруднику бронь проездную ведь уже оформили, верно? Вот спасибо. А карточки? Вот спасибо. Конечно, ожидал! Просто спросил. Забрал уже? Нет‑нет, все в порядке. Мы просто разминулись. Ага. И вам.
Что это они все заладили — удачи да удачи.
Он нажал на рычаг.
Где только этого чертова Нефедова носит в коридорах? Ладно. И в распределитель вдвоем пилить веселее. Зайцев терпеть не мог эти заведения. И что еще за распределитель такой — где «Елисеевский», но со стороны радио? О таком ему слышать не приходилось.
Он обернулся, чтобы поставить аппарат обратно на стол.
Соколова так и сидела, выпрямившись. Ноги вместе. Руки сложены, показывая кругленькие пуговички на манжетах. Потеки рвоты на блузке она, видимо, уже успела оттереть платочком. Выражение на лице: готовность.
Зайцев рассвирепел. Не в его правилах было кричать на женщин. Даже некрасивых. Даже активисток. Он перевел дух.
— Товарищ. Соколова.
Она засуетилась. Заелозила: тесная юбка мешала ей просунуть руку в карман.
— Я… Товарищ Зайцев… Вы не подумайте… У меня все есть… Вы не подумайте… Я получила…
Она вытаскивала и клала на стол какие‑то бумажки, слегка помявшиеся в кармане. Лиловели печати.
— Вот. И бронь. И карточки. Я все получила. Меня товарищ Коптельцев ввел в курс. Вы не беспокойтесь. Я не больная. Мне уже хорошо. Я себя прекрасно чувствую. Великолепно. У меня вообще железное здоровье. Вот прямо же‑лез‑но‑е.
— Какая бронь?
Круглые честные глаза были ему ответом.
— До Новочеркасска. Туда и обратно. Меня выделили. Комячейка ваша тоже одобрила. Я ваш дополнительный сотрудник.
Она неправильно поняла выражение на зайцевском лице. И поправилась:
— Сотрудница.
* * *
На кухне на этот раз горел свет. Зайцев остановился, облокотился на косяк.
Матрена развешивала выстиранное. Он узнал свои вещи: на веревке уже повисли зайцевская рубаха, тщательно составленные в пары носки, всякая дребедень. Остальное было чужим. Белело расправленное на веревке полотенце, богато вышитое красными нитками. «Матреша шила — птичка пела», — прочел он. А рядом — детские штанишки.
Женщина разогнула спину. Обернулась. Пугливый взгляд — ожидающий взгляд.
— А мы с Катериной стирку это… по очереди.
Они обе страшно беспокоились, что тощее зайцевское хозяйство давало им мало работы.
— Вот спасибо, — постарался приветливо выговорить Зайцев, давя зевок. — Очень стирка кстати. Мне все чистое нужно будет завтра с собой взять.
В глазах у Матрены заметалась паника.
— Катерина постирала. А я сполоснула. — Она медленно обтирала руки передником, руки дрожали. — А надолго едете‑то? — Лицо ее стало совсем жалким. — Работы не будет, стало быть?
— Матрена, послушайте. Я не знаю, что у вас с Пашей за дела. И у Катерины тоже. И даже не спрашиваю. А только вот что я скажу. Если вы от мужа прячетесь, муж вас лупит, или ребенка смертным боем бьет, или пьет, или еще делом каким таким для милиции интересным промышляет, то бояться вам нечего. А надо заявить. Это вам не старые времена. Управу на него быстро найдем.
Лицо ее исказилось. Она покачала головой.
— Не бьет. Нету мужа, — выдавила она и посмотрела отчаянно. — Мне только бы работа чтобы, угол чтобы… Кормить. Не гоните! Христа ради.
Зайцев не нашелся с ответом.
— Никто вас не гонит. С чего вы… Я просто остановился по дороге в комнату. Красивое полотенце. Я имел в виду… Вышивка, — показал он.
Матрена бросилась к нему. Схватила за руку. И Зайцев готов был поклясться: она собиралась бухнуться на колени и тянула его руку к губам.
— Вы что, офонарели, Матрена? Что еще за рабовладельческий строй? А ну вставайте!
— Спасибо, — шепотом вскрикивала она. — Спасибо.
Глава 7
— Чумадан? — переспросил сосед Колпаков. Сдвинул кепку на затылок, показал седые брови и удивленно наморщенный лоб. — Ты куда это намылился?
— Командировка, — неопределенно буркнул Зайцев.
— Ишь ты. Куда? — но спохватился: вопрос лишний. — А чумадана‑то у меня и нет! — поспешил ответить он. — Откудова чумадану‑то быть? Всю жизнь дальше Охты не выезжал. Да я и с Охты бы не выезжал, если бы меня сюда советская власть не засунула. Мол, пожалуйста, где жил буржуй, теперь простой токарь живет. Только что мне с того?
Что — известно: теперь простому токарю приходилось каждый день трехать на завод и с завода через весь город.
Колпаков поскреб небритый подбородок.
— Ты это, у Нинки спроси, — посоветовал он. — Стукнись в комнату. Вроде она со службы притащилась уже.
Но и у Нинки чемодана не было.
— Откуда? Когда мне по курортам таскаться‑то? Ты стукнись к Павловым.
Павловы отправили его к Катьке. А Катерина Ивановна — к Мирре Исааковне. А та… Словом, на примере собственных соседей Зайцев довольно быстро выяснил особенность коренных ленинградцев: они никуда не ездили.
Да и сам он не бывал нигде, кроме Москвы. Между тем скудное имущество: носки, белье, рубашка, туалетные принадлежности — уже было разложено на кровати и ждало, когда его превратят в багаж.
Черт, не в авоське же тащить. Авоськи у него, впрочем, тоже не было.
