— Следующий! — высунулся ветеринар. Старуха поспешно встала ему навстречу, дернула за веревку. А распаренный визитом мужик понесся к двери — в руках у него трепетали листы с лиловыми печатями.
— Бабуся, одну секундочку. — Зайцев вскочил между козой и ветеринаром. — Я только вопрос товарищу задам.
И втолкнул ветеринара в кабинет, закрыл за собой дверь.
— Представляете, какой болван? — оживился распаленный предыдущим визитером ветеринар — в нем, видно, все еще кипело, искало выхода. И Зайцев дал огненному фонтану вырваться без помех. — Кроликов ободрал, а лапки не оставил! — возмущался ветеринар. — Теперь он ко мне за правдой. Я ему (для пущей выразительности ветеринар, пересказывая это Зайцеву, даже ударил себя кулаком в грудь): «Товарищ, а я‑то чем помочь могу? Вам правила писаны. Может, это у вас не кролики, а кошки». А он мне: «Сроду делали так, не было обычая об лапках». А я ему: «Товарищ, что там при царе Горохе было — не моя забота, есть правила приема колхозной продукции». А он свое. Установи мне, говорит, что это кролики, а не коты, — ученый или нет? И бумажку дай. Ну? Не было у них тут обычая об лапках! Привыкли, понимаете, сами с усами. Казацкие эти хозяйства — или сами животное подлечат, или прикончат. Лапки им.
Он помотал головой.
— А что, нельзя установить истину наверняка? — заинтересовался Зайцев. — Чисто анатомически, так сказать?
Ветеринар бросил на него безумный взгляд.
Зайцев пожал плечом.
— Между прочим, одному моему знакомому случалось есть кошку. В Петрограде, в восемнадцатом году. Так, ничего особенного: нечто среднее между кроликом и курицей. Ближе к кролику.
Он опустил деталь: этим «знакомым» был он сам.
Взгляд ветеринара стал подозрительным:
— А вам, товарищ, чего?
Зайцев сменил тон и тему.
— Гражданочке одной сегодня на рынке плохо стало…
— А! — перебил ветеринар. И так многообещающе набрал воздух в грудь, что Зайцев тотчас бросился наперерез очередному монологу:
— Что же это у вас, товарищ ветеринарный специалист, порядки тут в городе такие интересные? Медпункта у вас на рынке, что ли, не имеется? А в городе — фельдшера? Больницы? Женщина больна, а ее к ветеринару тащат — будто козу какую.
К его удивлению, ветеринар бросился к окну и поспешно закрыл створку.
— Тише вы! — шепотом цыкнул он. — Тише.
Он едва ли доходил макушкой Зайцеву до подбородка. Но так и буравил гневным взглядом снизу вверх.
— Не стали ее в медпункте принимать. Ясно?
Версии одна другой хуже пронеслись у Зайцева в голове: «инфекция», «тиф». Он ждал вопросов: как давно? кто был в контакте?
Вспомнил: ее еще в Питере тошнило. Это заразно?
Но спросил ветеринар совсем другое:
— Вы приезжий?
Зайцев не ответил: в вопросе ветеринара уже как бы заключался ответ.
— Я сам из Вологды, — добавил ветеринар таким тоном, будто это все объясняло. И должно было успокоить. — Я знаю. Приехали — вот и не ждите другого от них отношения.
— От них? Вы кого в виду имеете? — задал он напрасный вопрос.
— Они — казаки, мы — «российцы». Спасибо скажите, что хоть ветеринарный пункт имеется. А при нем — я.
И распахнул окно, показывая, что разговор окончен. Он так и стоял спиной к Зайцеву, когда снова заговорил — сердито, почти прикрикивая:
— А чем на других бросаться, вы бы лучше сами ее поберегли. Не коза ведь и не кролик. А хоть бы и коза — в этом положении нечего скакать, в толчее да по жаре. Да еще перетянутая вся, как не знаю что. Вы хоть знаете, что беременные должны соблюдать особую гигиену? Вы? Эй! Что глазищи‑то выкатил? Сумел ребенка заделать, папаша, — умей теперь и позаботиться о здоровье будущей матери.
* * *
Теперь Зайцеву казалось, что все встречные на улице — особенно женщины — смотрят на Зоин живот. Сперва на живот, а потом на него — мужчину рядом. «Виновника торжества». Он сам опустил глаза, глянул на ее талию. Живот как живот. За узкой юбкой ничего не видно; черт этих дамочек знает, какие у них там утягивающие пояса да волшебные панталоны имеются.
— Я вас не обманывала.
Зайцев ей не ответил.
— Я сама… — Она хотела сказать «не знала», но Зайцев видел, что она сообразила: вранье — плохая тактика, и поправилась: — …не была уверена.
— Товарищ Соколова, это уже детали. Дела они не меняют. Вы уже здесь.
Он добавил мысленно: «Навязалась на мою голову. Черт подери вашу половую жизнь». Он досадовал не на Зою — не первая в истории человечества беременная баба, подумаешь. Но и на Зою тоже. Там, в толпе, среди пыли и конского всхрапывания он успел уловить движение Бутовича. Маленькие черные глазки заметили его — и узнали. А затем Бутович сделал вот это движение локтями — движение человека, разгребающего толпу, чтобы скрыться в ней. Желательно навсегда. Их разделяли метры и секунды. Зайцеву не впервой было бежать за бандитом на своих двоих, уж толстячка средних лет он бы нагнал в два счета. Бы.
Если бы только не пришлось, сломя голову, нестись в ветпункт за этой Зоей. А теперь — вести ее домой.
Вслух Зайцев говорил, стараясь не показывать раздражения:
— Вам, товарищ Соколова, о здоровье надо заботиться. Своем. И этого… этой… Ребенка.
— Я не больна! — возмутилась Зоя. — Что за отсталый взгляд! Женщина — такой же строитель и соратник, как мужчина, а женщина в положении это…
— Прошу вас, давайте без речей. Ветери… Врач, в смысле, все правильно сказал: покой. Сидите. Лежите.
Зайцев остановился. Зоя, глядя на него, тоже. Зайцев глядел по сторонам. Заборы, сады, домики, утопающие в зелени по самую крышу. Потрехивали из‑за заборов собаки. Лоснились косматые морды подсолнухов. Вроде все знакомое. И вроде бы — не то.
— Мы заблудились? — оглядывалась вокруг Зоя.
Зайцев старался глядеть повыше: на том уровне, где маячили колокольни, виднелись луковки церквей. Как звезды, они могли своим расположением подсказать путнику, где он находится. Но не говорили Зайцеву ничего. Это был чужой город, каленый, пыльный, зеленый, незнакомый. Ничуть не похожий на тот единственный город, сырой каменный мешок, который Зайцев знал и любил.
— А что бы на моем месте делали вы? — задиристо прервала его размышления Зоя.
— Что?
— На моем месте. Будь вы в положении.
— Я? — несколько удивился он такому повороту. Представлять себя беременным Зайцеву до сих пор как‑то не доводилось. Но он все еще надеялся, что Зоя имеет в виду марьяжный треугольник: муж — жена — беременная любовница.
— Да, вы, — раздула ноздри Зоя. — Женщина — такой же человек, как мужчина. И между прочим, современная советская наука скоро найдет способ разделять вынашивание плода между двумя полами.
