Адвокат упирал на отсутствие семьи, на святость и возвышенность этого понятия для обездоленной сироты, на единственную цель ее жизни – обрести наконец собственную Семью. Он так и сказал: Семью с большой буквы. Он говорил о подлых слухах и мужской неверности, способных погубить любое чистое сердце. Он повторил мои слова, назвав тот самый страшный день – днем, когда мой Мир Рухнул.
Закончив пламенную речь, адвокат сменил тон и зачитал пространное медицинское заключение. Помолчал и уже по-человечески добавил:
– Ведь для чего-то же она воскресла? Задумайтесь. В том месте еще никто не выплывал.
Судья в черном балахоне назвала меня подсудимой и предоставила заключительное слово. Я поднялась и спросила:
– А где мой сын?
В зале раздался возмущенный гул.
После чтения приговора губошлеп-адвокат отрывисто поздравил меня и поспешил отдаться «на растерзание» стервятникам-журналистам.
Из СИЗО меня перевезли в закрытую психиатрическую лечебницу. Основных отличий в содержании было всего два. Охранники, называвшиеся санитарами, вместо формы носили белые халаты, и помимо такой же скудной еды меня теперь заставляли глотать таблетки и делали уколы. Вскоре добавилось третье. Меня повадился насиловать доктор Клыженко.
Связанная по рукам и ногам я не могла сопротивляться. Гордый протест заключался лишь в кличке, которой я его одарила – Жаба! Но даже произнести это слово с заклеенным скотчем ртом я не могла. Моим оружием оставались глаза. Недаром еще в интернате учителя жаловались, что Демьянова взглядом может оскорбить.
Случай реально отомстить представился, когда к развлечениям Жабы присоединился приятель Червяк. Однажды, когда они насиловали меня одновременно, я сомкнула челюсти. Молодые зубы победили дряблую плоть. Я поняла, что месть имеет вкус крови. После этого происшествия я рисковала превратиться в «овощ» и не выйти из психушки никогда.
Однако произошло странное. Ставший инвалидом Червяк, подлечившись, не успел меня искалечить. А завотделением Жаба написал заключение о полном выздоровлении пациентки, и меня выпустили на свободу через год после приговора суда.
В тот момент я еще не знала, что за неожиданным решением стоит набирающий силу следователь прокуратуры Роман Витальевич Мосягин. Тот самый человек с лицом-ширмой.
Не догадывалась я и о его коварном плане.
30
– Послушай, Субботин. Вместе с Барсуковым к вам заезжал этот человек? – спросила я, описав, как могла, внешность Романа Витальевича Мосягина.
– Нет.
– Ему под пятьдесят. Он мог измениться. Потолстеть, поседеть.
– Нет. Хозяин приезжает с молодым водителем, иногда с Доктором. Но Доктор не похож на вашего человека.
– Это я заметила.
– Что же мне делать? Я надеялся поговорить с Хозяином. А теперь…
Субботин смотрел на меня с некоторым укором, словно я виновата в его незавидном положении. Пришлось срочно поднимать авторитет. Я прикинула и решила:
– Для начала поболтаем с Доктором.
– С Доктором? Как?
– Солдаты вверху, он внизу. Нам надо пройти вниз, чтобы охрана не заметила. Сдается мне, что твои однополчане теперь под вечным кайфом.
– Им понравились некоторые уколы.
– Вот-вот. Нам это на руку. Двигаем.
– Но Доктор поднимет панику. Стас услышит, а когда заметит меня…
– Спокойно! Ты не один. Держись за мной и выполняй команды.
Субботин не спорил. С того момента, как растерянный и голодный беглец оказался в машине вооруженной и уверенной в себе женщины, он признал мое право руководить им. Честно признаться, мне это льстило. Рядом со мной вновь появился человек, который нуждается во мне. Ответственность за судьбу других делает жизнь полноценной. Забытое чувство возвращало меня в счастливое время, когда я была не одна.
Мы спустились с холма, пробрались к металлическому забору и отогнули один из листов.
– Ползать умеешь? – поинтересовалась я.
– Учили немного, но я служил в ракетных войсках.
– Тогда действуй как я.
Я юркнула в щель в заборе, опустилась на корточки и на четвереньках пробежала к отвалу земли.
– Дальше ползком, – приказала я, дождавшись Николая.
Бурьян, разросшийся по весне, позволил незаметно подобраться к стене бытовки. Я выглянула из-за угла. Вход в подвал находился между строительными вагончиками. На ступенях противоположной бытовки сидел крупный солдат с мутным взглядом и автоматом между коленями. Я повернулась к Николаю.
– Это Стас?
– Угу.
– Вниз я пойду одна. – Я повесила бинокль на шею Субботину. – Ты шумни с другой стороны, чтобы его отвлечь.
– Как?
– Брось камень.
Я затаилась в удобной позиции. За бытовкой щелкнул гравий, покрывавший дорогу. Охранник встал, поправил автомат, пошел на звук. Я крутанулась по земле через спину и скатилась в прямоугольный проем между вагончиками. В глубине узкого подвала виднелась покореженная железная дверь с огромным запором, похожим на автомобильный руль. Из-за повреждения дверь плотно не закрывалась. Я вынула пистолет, прикрепила глушитель и проскользнула внутрь.
Вниз вели каменные ступени, которые упирались в обычную дверь. Я нажала на ручку и толкнула створку. За длинным оцинкованным столом, заставленным микроскопами и приборами, в свете люминесцентной лампы сидел тот, кого называли Доктором. Перед ним возвышался ряд пробирок. Доктор вздрогнул и обернулся.
– Кто здесь?
Он задел одну из пробирок. Черная стекляшка звякнула о столешницу, выплеснула бесцветный раствор, покатилась и разбилась о бетонный пол. Доктор шарахнулся в сторону и наткнулся на ствол моего пистолета.
– Не суетись и не шуми! – предупредила я.
– Вы из МЧС? – бегающие глазки ощупали усатое лицо, лоб морщился, сопоставляя женские нотки в голосе с внешним видом офицера.
– Заткнись! Будешь отвечать на мои вопросы. – Я толкнула Доктора обратно в кресло, продемонстрировала перед его носом пистолет. – Кто ты такой? И что здесь делаешь?
– Я здесь работаю! А вот вы…
– Если я начну работать – мало не покажется. Кто ты такой?
– Обратитесь к Барсукову. Это начальник милиции.
Клиент не из пугливых, убедилась я. Он привык к виду оружия и знает, что Барсуков обладает реальной силой, против которой не отважится пойти непонятный капитан МЧС. Я рывком отклеила усы, сунула их в карман и неожиданно выстрелила. Ближайшая к доктору пробирка разлетелась вдребезги.
– Рука дергается, когда меня нервируют. – Я рисковала, хлопок от выстрела был достаточно ощутим в закрытой бетонной коробке. Но выхода не было. Женщине, даже вооруженной пистолетом, в отличие от мужиков, приходится доказывать серьезность своих намерений.
