Николай зарылся в рюкзак. Фляжку в кожаном чехле он нашел быстро.
– Я глотну?
– Под колпачком рюмки.
После умопомрачительного побега из взорванного дома новичку необходим легкий допинг. Моя нервная система к таким приключениям привычна. Нет выхода – взорви ситуацию! В прямом или переносном смысле, и выход появится. Это еще одно правило моей профессии. На этот раз о реальном взрыве позаботился противник, а мы лишь воспользовались возникшей неразберихой.
Мы выпили из металлических рюмочек, больше похожих на наперстки.
– Будет что вспомнить на старости лет, – крякнул солдат.
Я отвела взгляд от порозовевшего лица Николая. Это был тот случай, когда пушистые фразы ранят больнее осколков. Бедный юноша, ни мне, ни тебе старость не грозит. Да и сожалеть о нашей смерти никто не будет. Разве что Пифик когда-нибудь вспомнит тебя и свою неугомонную хозяйку. Я весело подмигнула черепахе и выпустила животное на каменистую поляну. Пусть разомнет конечности. Растительности здесь мало, опасаться нечего, да и он уже бит жизнью – что попало не заглатывает.
А в первый раз, когда мы с Пификом наслаждались загородной прогулкой, он хрумкал всё, на что натыкался. На следующий день Пифик сник, стал вялым и равнодушным. Через несколько дней я забеспокоилась. Он угасал. Поиск в Интернете подсказывал острое отравление, а методов лечения найти не удалось. Зато нашлась страничка главного герпетолога Московского зоопарка. Смотреть, как мучается любимое существо, стало невыносимо, я позвонила и записалась на прием.
Нас встретил словоохотливый добродушный дядечка с опрятной бородкой. Наверное, так выглядел доктор Айболит лет в сорок. Он осмотрел Пифика и взвесил его, бесцеремонно положив спиной на весы. Пока беспомощное животное дергало лапой, проявляя недовольство, я узнала, что моему любимцу около четырех лет, он действительно мальчик и очень болен. Побеседовав и пролистав атлас растений, мы установили, что причиной отравления послужили цветы дельфиниума. Герпетолог выписал три вакцины и выдал сложный график уколов, рассчитанный на десять дней.
«Внутримышечно. Не промахнетесь», – успокоил врач, будто речь шла о ягодицах теленка. Заметив мою растерянность, он наполнил вакцинами инсулиновые шприцы и сделал первый показательный укол под кожу бедра. Хорошо, что черепахи возмущаются молча, у меня бы сердце разорвалось от его вопля.
В последующие дни я подкрадывалась к Пифику сзади, чтобы успеть ухватить его за плечо, бедро или хвостик, пока он не скроется под панцирем. Я объясняла ему целесообразность жестоких процедур, и суровый взгляд черепахи день ото дня оттаивал. Через две недели он превратился в прежнего бестолкового непоседу.
– Тут еще ампулы и шприцы, – вернул меня к действительности Николай, разбиравший рюкзак.
– Не разбились?
– Нет. Почему ты их не выбросила?
– Один раз с их помощью мы уже узнали правду.
– Правда… Она всегда достается дорого.
– Неизвестность хуже.
Я перебрала химический арсенал, прихваченный из подземной лаборатории. По одной ампуле каждого вида, включая ту, что вкололи Николаю. Прочтя переписку Доктора с профессором, мне стал понятен тот ужас, с каким биолог смотрел на Субботина, но я его не разделяла. Когда знаешь, что срок, отмеренный тебе, вот-вот пройдет, все страхи становятся мелкими и несущественными.
– Мне надо вернуться в город, – решила я, взглянув на часы.
– Зачем? Мы еле вырвались оттуда.
Я не стала объяснять, что приехала в город своей юности не ради того, чтобы вытряхнуть из садиста информацию о секретных ампулах. Помимо необычного заказа меня привела сюда слепая материнская вера, проснувшаяся при упоминании Валяпинска. Много лет я жила с вечной занозой в сердце, которая то отпускала боль, то справедливо мучила. Но раз судьба привела меня в Валяпинск, я обязана узнать правду о том дне, когда Мир Рухнул. Для полноты картины мне не хватает нескольких важных деталей.
– Я съезжу в город и вернусь.
– Тогда я с тобой.
– Нет. Ты остаешься здесь. Отдыхай спокойно. Кроме меня, это место никто не знает.
«А тот, кто знает, забыл», – надеялась я.
– А Коршунов? Ты говорила о нем.
– Его уже нет… Я оставлю тебе телефон и в случае чего позвоню.
– В случае чего?
Мы смотрели друг на друга, и я ощущала его нешуточное волнение. Не за себя, а за меня! Позабытое чувство мужской заботы обрадовало и напомнило, что я все-таки женщина. Я не удержалась и весело потеребила Николая по макушке, поймав себя на мысли, что точно так же заигрывала когда-то с мужем.
Я смутилась, отвела взгляд и поблагодарила:
– Спасибо тебе, Коля.
– За что? – Как и все мужики, он не понимал тонких материй.
– И позаботься о Пифике… в случае чего.
На этот раз он не стал переспрашивать. Подобные просьбы делают мужчин сильнее. Я поспешила уйти, пока он рос в собственных глазах.
Спустившись к джипу, припрятанному в трех километрах от убежища, я решила сменить раскраску МЧС на надпись: «Прокуратура Российской Федерации». У меня даже имелся соответствующий мундир. Но поленилась и передумала. В конце концов, оранжево-черные полосы МЧС меня исправно выручали.
Спустя полчаса я остановилась у большого кладбища на окраине Валяпинска. Где-то здесь похоронена непутевая и влюбчивая Ирина Жаркова, а возможно и Кирилл Коршунов, который остался один против своры бандитов и спас мою жизнь ценой собственной. Я обязательно отыщу их могилы и поклонюсь им, но сегодня я пришла ради другого человека. Нет, меня не терзает совесть, это не продажный мэр Марчук. Его похоронили с шумными почестями на старом купеческом кладбище практически в центре города. Так уж получалось, что мои клиенты находили покой в престижных местах. Денежные мешки, крупные чиновники и бандитские авторитеты не хотели селиться рядом с простолюдинами даже после смерти.
Я вошла на кладбище через главные ворота. На мне была собственная куртка, я не прикрывала лицо очками или бейсболкой. В этом месте не хотелось маскарада. Руки прижимали к груди охапку мокрых хризантем. «Дочка, ты стебельки обломай, когда на могилку положишь. Умыкнуть могут», – предупредила старушка, продавшая мне цветы.
Кладбище закрывалось. Я прошла мимо павильончика администрации, решив, что сама отыщу могилу. Ноги вывели на так называемую «аллею Славы», где хоронили за счет военкомата. Вместо солидных памятников и простых крестов здесь над могилами торчали стандартные пирамидки со звездами. Первые, достаточно редкие, датировались шестидесятыми годами, когда кладбище только открылось. Я удалялась от главной аллеи, и даты смерти стремительно приближались к сегодняшним временам. Девяностые годы подарили частокол облезлых звезд.
Я нашла нужный год и замедлила шаг. Глаза тревожно прощупывали надписи на обелисках. Вот она! Родная фамилия едва различалась на заросшей могиле. Я наклонилась и раздвинула бурьян. Мое сердце остановилось.
