Я, наконец, улыбаюсь по-настоящему. Всегда приятно, когда тебя хвалят, даже в безнадежной ситуации. Моя улыбка ободряет Николая. Жутко смущаясь, он продолжает:
– У меня никогда никого… И ничего, ни с одной девушкой… А ты такая…
– Тсс, – я прикладываю палец к его губам.
Чутье подсказывает, что в рядах противника что-то происходит. Я прижимаю голову Николая к земле, опускаю на глаза очки ночного видения и осматриваю склон сквозь оптический прицел. У кромки леса наблюдается шевеление. Два человека прячутся за соседними стволами елей. У одного из них виднеется бинокль. Наивный. Что он разглядит ночью сквозь обычную оптику? Меня в кустах точно не увидит.
Наблюдатель, видимо, убеждается в этом и опускает бинокль. Его раздосадованное лицо шевелит губами, выплевывая неслышимые ругательства.
– Барсук, собственной персоной, – шепчу я. – Как же он хочет тебя, Коля.
– Меня? В каком смысле?
– Он хочет, чтобы тебя не стало. Совсем.
– Но почему?
– Надо послать ему привет. – Я целюсь.
– Ты убьешь его?
– Зачем. Поиграю немного.
– А если случайно попадешь не туда?
– Случайной смерти не бывает, Коля.
Я дважды стреляю. Пули дружно разбивают обе зрительные трубы бинокля. Барсук прячется за дерево. Я поднимаю прицел выше и тремя пулями перебиваю толстую ветку над его головой. Она с хрустом валится вниз.
А дальше происходит невероятное.
Барсуков, не таясь, появляется из-за дерева, стряхивает иголки и распрямляет плечи. Он смело поворачивается ко мне лицом.
«Что за бравада?»
Лазерный прицел нащупывает старую рану на его правой ладони, «гладит» ее и перекочевывает на левую.
«Ты помнишь меня, Барсук?»
Он замечает блуждающую красную точку, но не пытается прятаться. Кажется, он догадывается, что я задала ему вопрос, и отчетливо кивает.
«Так что же мне с тобой делать?»
Прицел упирается ему под сердце. Его рука инстинктивно дергается, пытаясь стряхнуть красную точку, словно назойливую муху, но на полпути прекращает попытку. Он лезет в карман и достает мобильный телефон. Демонстрирует его мне и подносит к уху.
В следующую секунду в моем кармане беззвучно завибрировала телефонная трубка.
65
– Это Барсуков.
– Вижу. Откуда знаешь мой номер? – неприятно удивилась я. Левую симку я приобрела специально для этой поездки и еще не использовала.
– Это моя работа. Я профессионал.
– Я тоже, – чтобы продемонстрировать убедительность своих слов, пришлось побродить красной меткой по лицу противника.
Его скулы напряглись, но Барсук не дрогнул.
– Наслышан, – выдавил он. Слова давались ему с трудом. – Может, хватит играться? Стреляй… или давай поговорим.
– О чем? О том, как ты когда-то пошутил над впечатлительной девчонкой? Вместе с Караваем. – Я сместила лазерный прицел на его ширинку. – Ты славно тогда порезвился. Работал в поте лица. Не жалел своего дружка в штанах. Я тоже к нему не испытываю жалости. И тоже люблю шутить. По-своему…
Барсук опустил взгляд. Показной героизм мгновенно улетучился. У него перехватило дыхание, и мне казалось, я слышу, как колотится насмерть испуганное сердце. Он плюхнулся за дерево и несколько минут приходил в себя.
– Ты не описался, Барсук? А то я не в курсе, пора ли мне смеяться.
– Да что ты себе позволяешь! Ты продажная тварь и преступница!
– А ты? Продажный мент? Это, конечно, звучит круче. Ты когда-нибудь считал, Барсук, сколько статей Уголовного кодекса по тебе плачут? Те, кого ты сажаешь, ангелы по сравнению с тобой.
– Заткнись!
– Это ты хотел поговорить, не я. Впрочем, после караваевских откровений меня мучает один вопрос. Когда ты навострил свою дрючилку, Барсук? В какой момент? Как только услышал стрекот мотоцикла под окнами общаги? Или в те годы ты мог часами в постели кувыркаться?
– Я не желал тебе зла.
– Поэтому зашторил окна, не запер дверь и бросил Колину куртку при входе? Да, ты не думал о зле. Ты вообще не думал о последствиях! Ты веселился, а веселье для тебя – это боль других.
– Хватит ворошить старое.
– Я бы не ворошила, если бы ты меня убил. В тот день, когда ты стрелял в меня, тоже не хотел мне зла?
– Послушай, мы говорим совсем не о том. Время уходит. Надо срочно принимать решение, а то…
– А то что? Погонишь своих бойцов на штурм? Я уже объяснила, в какое место буду стрелять, и сдержу слово. Это не смертельно. Некоторые добровольно становятся кастратами. После такой процедуры, говорят, улучшается характер. Ментам это не помешает. Хочешь проверить на себе? Выходи.
– Демьянова, заруби себе на носу – я готов на всё! – вещал он из-за дерева. – Ты не знаешь моих возможностей. Я объявлю вас террористами, вызову армейский вертолет, взвод минометчиков и разнесу на хрен ваше гнездышко! Что ты сделаешь со своей винтовочкой?
– Вертолеты иногда падают, Барсук.
– Хорош храбриться! Ты мне не нужна. Отдай Субботина. Он должен умереть.
– Странная закономерность, каждый раз, чтобы прикрыть твою задницу, надо кого-то убить. Тогда – меня, сейчас – совершенно невинного человека. Сколько невинных ты отправил на тот свет, пока делал карьеру?
– Я говорю о реальной опасности для целого города. Я говорю о катастрофе! Ты всё знаешь. Вирус надо уничтожить в зародыше!
Я промолчала. Он сбавил тон, вместо эмоций стал призывать к разуму:
– Пойми, Демьянова. Иногда, чтобы спасти стадо, достаточно зарезать одну-единственную заразную скотину. Ты же слышала, что рассказал Доктор о вирусе. Это правда!
– Одну-единственную скотину, говоришь. Спасибо, что объяснил. Кстати о Докторе. Как он?
– Несчастный случай.
– Угу. Еще одна необходимая жертва на славном пути борца с преступностью. Ты сильно расстроился, когда не нашел под обломками меня и Субботина?
– Он рядом с тобой?
– А что, хочешь передать привет?
– Убери его. Пусть он уйдет.
– Это уж мне решать.
– Субботин не должен слышать наш разговор, – перешел на шепот Барсук. – Я перезвоню, когда ты будешь одна.
В его словах был резон, я согласилась.
– Коля, будем спать по очереди. Ты первый. Иди.
– Я останусь с тобой.
– Нет, ты должен отдохнуть. Через два часа я тебя разбужу, и ты заступишь на дежурство. Это приказ.
Бывший солдат нехотя повиновался. Я осталась одна. Меня мучили недобрые предчувствия. Но Барсуков превзошел самый гнусный прогноз. Он перезвонил минут через десять и потребовал совершить подлость.
