– Иду.
Я переношу тело Субботина и бережно опускаю его в яму. На его бледном лице умиротворение. Если бы не отсутствие дыхания, могло показаться, что он спит. И тут я замечаю поразительную деталь. Мне становится не по себе.
Трещат ветки. Неуклюжий Барсук ломится сквозь кусты. Он выпрямляется и впивается в меня недоверчивым взглядом. На нем бронежилет, полусогнутые руки готовы выхватить оружие. Как всякий подонок, не раз обманывавший других, Барсук ждет подвоха. Я молча показываю на могилу. Он с опаской пятится к краю, заглядывает внутрь, и сразу заметно, как расслабляется его тело. Дело сделано. Субботин мертв. Барсук может счастливо жить дальше.
– Доволен? – с издевкой спрашиваю я.
– Я очень устал.
– Могу отправить на вечный отдых.
– Но-но, не кипятись. Ты сделала свою работу.
– А в чем заключается твоя работа, Барсук? Сбывать черные ампулы террористам?
Он злится, но сдерживает себя.
– По-моему, нам лучше расстаться.
Жаль, что он не пытается меня убить, я бы ответила достойно. Я сую сонную черепашку за пазуху и накрываю голову Субботина перевернутым пластиковым ведром. Взгляд снова цепляется за поразившую меня деталь. Так и есть! Я не ошиблась. Гнетущее чувство разрастается.
– В чем дело? Что ты там делаешь? – окликает Барсук.
– Пусть хотя бы его лицо останется чистым.
Барсук бормочет под нос что-то о бабьей нежности. Я сыплю землю, камни стучат по ведру, у меня сжимается сердце. Что я наделала?!
– Закапывай сам, а я пойду.
– Подожди. – Барсук косится на современную снайперскую винтовку, висящую на моем плече, проходится взглядом по оттопыренным карманам. – Тебя выпустят, если с тобой не будет оружия.
– Мы так не договаривались.
– Мы просто это не обсуждали. Я и так иду на должностное преступление. Отпускаю киллера, который находится в федеральном розыске.
– С каких это пор тебя волнуют подобные мелочи? После моего давнего урока?
Барсук трет старую рану на ладони, но сдерживает злость:
– Времена изменились, Демьянова. Бандиты вымерли. Теперь это мой город. Мой! Я отвечаю за его безопасность. Никто, кроме моих людей, здесь не может расхаживать с оружием!
– Даже Тархан?
Барсук меняется в лице.
– Он уехал. Забудь о нем! Ты должна оставить оружие. И тоже уматывай из города! Мои люди тебя пропустят, если я им позвоню.
– Это легко устроить. – Я направляю винтовку ему в живот. – Звони!
Барсук упрямо качает головой.
– Ты обещала не причинять мне вреда. Я пошел с тобой на переговоры, потому что ты всегда выполняешь обещания.
– А ты?
– После моего звонка тебя выпустят, – уклоняется он от прямого ответа.
В конце концов, частью оружия можно пожертвовать. Сейчас время важнее словесной перепалки. Я соглашаюсь:
– Хорошо. – На землю шлепается винтовка и пистолет. Особенно жалко компактную снайперскую винтовку с прибором для бесшумной и беспламенной стрельбы. Она хорошо отстреляна, проверена в деле, я доверяю ей. С ней так же удобно, как в любимых туфлях, еще новых, модных, но в меру разношенных.
– Подними штанины, – требует ушлый мент.
– На ножки мои захотел полюбоваться?
– Не откажусь.
Я задираю брючины, раздраженно отстегиваю от лодыжек малокалиберный пистолет и нож. Успокаивает одно – кое-что у меня припрятано в автомобиле.
– Распахни куртку, – не отстает Барсук.
– Может, тебе еще и стриптиз станцевать?
– Для этого есть девочки помоложе.
Сволочь! Как любая из женщин на моем месте, я не сдерживаю возмущения:
– Ты в зеркало давно смотрелся, козел старый?
– Еще немного – и мы станем похожи на семейную пару. – Он тянет руки к моим карманам, объясняет: – Лучше это сделаю я, чем мои тупые ухари.
– Да подавись ты! – Я выкидываю запасные обоймы, распахиваю куртку, демонстрируя тонкую футболку под ней и черепашку во внутреннем кармане. – Я могу идти, господин Хозяин города?
– Какие нежности, – Барсук смотрит на Пифика.
– Животные лучше многих людей.
– Это точно.
Я подхватываю большую бутылку с водой, из которой пил Субботин, и трясу ею перед носом Барсука.
– Надеюсь, у нас не самолет? Больше ста грамм можно проносить?
Начальник УВД кривится, набирает номер и цедит в трубку: «Пропустите ее». Потом обращается ко мне:
– Ты своевременно его прикончила? Ты не заразная?
– А что? Хочешь поцеловаться?
– Проваливай!
Я топаю вниз и слышу, как на утесе орудует лопатой Барсук. Тяжелая земля засыпает тело Коли Субботина. Я прохожу сквозь строй любопытных оперов, едва сдерживая слезы. И вот я одна. Показуха отброшена. Меня трясет от ужасного подозрения. Я отгоняю его, но червь сомнения вновь и вновь вгрызается в разбитое сердце.
Когда я укладывала Субботина в могилу, я увидела на его голове две макушки и непокорный хохолок между ними. В точности как у моего мужа.
И как у моего сына, которому исполнилось бы столько же лет, сколько сейчас Субботину.
Светлый гребешок мягких волос. Как я любила касаться его, ворошить и счастливо улыбаться в удивленные глазенки моего малыша. Светло-карие, как у меня. И у Субботина такие же… О господи! Не потому ли моя ладонь невольно тянулась к его голове, что он мой…
Нет! Это невозможно! Я не совершила непоправимое. Мой сын и муж погибли. Их могилу я видела вчера на кладбище. Это совпадение. Редкое совпадение!
68
Геннадий Барсуков спустился с утеса к подчиненным.
– Спасибо, ребята. Все свободны. Уезжаем.
– А как же эта? – Кондратьев кивнул на тропинку, по которой ранее прошла Светлый Демон. – Мы могли ее запросто шлепнуть.
– Она… – Полковник задумался, решая, как объяснить свой приказ пропустить преступницу. Он сам не ожидал, что сдержит слово. Однако жизнь порой наказывает жестче, чем смерть. Он знает то, что будет ее мучить до конца дней. Это похлеще любого изощренного наказания.
– Никуда она не дэнется, началнык, – пообещал Старший из кавказских милиционеров. Он похлопал по плечам своих помощников. – Мы подготовили ей встречу.
В лесной чаще ухнул сильный взрыв. Гвалт растревоженных птиц взмыл над деревьями.
– А вот и наш прывет твоему Дэмону. В машине дожидался, – криво осклабился Развязный и поднял перебинтованную руку. – За ней должок был.
