– Как хочешь.
Его дурное настроение сбивает меня с толку. Молчим.
– Ну, и что теперь делать? – спрашиваю я, постукивая ногтем по горлышку бутылки.
Яэм корчит гримасу.
– Какой мерзкий звук! – Его передергивает. – В этом доме какие-нибудь инструменты есть?
– Молоток.
– Лучше бы шуруповерт.
– Пока на глаза не попадался, – говорю я и достаю из шкафа молоток. – Ты или я?
– Ты, – отвечает Яэм.
Он помогает мне расположить бутылку так, чтобы горлышко оказалось над раковиной. Показывает, как нужно держать, куда бить, и предупреждает – сразу после удара вернуть бутылку в вертикальное положение, чтобы ничего не изгваздать. Мой муж выразился бы точно так же. Яэм подмигивает мне. Вот хитрец. Поехали!
Ничего не получилось. Только насвинячили. На дне разбитой бутылки плещется чуток вина.
Я процеживаю его в бокал через чайное ситечко.
– Будем!
– Будем надеяться, ты выживешь, – отвечает Яэм, – мелкие осколки самые опасные!
Я пью, Яэм за мной наблюдает.
– Я уже в трамвае заметила, что ты сегодня не играешь. Выходной?
– Откуда тебе знать, когда я играю.
– Ну, если вспомнить последнюю ночь: ты был таким взвинченным, постоянно извинялся и исчезал куда-то, все время пялился в свой мобильный.
– Для этого были другие причины, личные.
– Я тебе не верю.
– Если я сказал, значит, так и есть! За мной еще пара дамочек бегают.
– Еще?
– Да, помимо тебя.
– Ты мне просто зубы заговариваешь. Как мой муж. Он тоже годами рассказывал, что его помешательство на сотовом – это по работе.
– И ты не подозревала, что он тебя обманывает?
– Подозревала. Но выяснилось, что он не с бабами так усердно переписывается, а с букмекерами. Как и ты!
– Послушай, – говорит Яэм из Буххольца в Люнебургской пустоши, и его голос звучит очень уверенно, – если я захочу, то буду играть так, что никто не заметит.
Я молчу. Пью вино.
– А как ты догадалась про мужа?
– Да никак. В один прекрасный день позвонил дядя Гюнтер и спросил, что мы собираемся делать летом. «Дядя Гюнтер, – ответила я, – на дворе начало марта, мы еще ничего не планировали». – «Но Филипп хотел одолжить у меня пять тысяч евро, чтобы купить билеты на самолет!» Не понимаю, как Филипп мог так глупо соврать. Вообще-то он в этих делах мастер.
Яэм смеется.
– Ничуть не сомневаюсь, и опыт у него наверняка большой, как у всякого игрока! Я тебе скажу, почему твой муж так плохо соврал, все очень просто: он сам в это верил! Он считал, что это его единственный шанс. Он уже был по уши в долгах и нуждался в больших деньгах, чтобы отыграться. Могу поспорить, он верил, что у него все получится, что с пятью тысячами он выиграет вдвое, выплатит долги и еще свозит семью в отпуск.
– Я не играю с игроками, Яэм.
– Не понял.
– Ты сказал: могу поспорить.
– Это просто так говорят.
Яэм умолкает.
Я смотрю на него не отрываясь. Неужели я и вправду выдумала это сказочно-прекрасное лицо? Не могу поверить. На фоне темных локонов кожа кажется почти прозрачной, темно-зеленые глаза блестят как отполированный мрамор, губы порозовели от разговора.
Я вспоминаю, что мне сказал Филипп, когда мы познакомились: Сначала проект, потом инсценировка. Сначала ты придумываешь, что тебе надо, создаешь модель в миниатюре, потом строишь в натуральную величину. Готово. Каждый кузнец своей жизни и своего счастья.
Интересно, верит ли он еще в это? И работает ли это правило, когда играешь? Несмотря на его неудачи?
Яэм знает, о чем я размышляю. Кивает. «Если человек игрок, то это навсегда», – говорит он.
– Тогда скажи мне, Яэм, как игрок жене игрока: почему ты играешь?
– Я покончил с этим раз и навсегда.
– Правда?
– Ты мне, кажется, не веришь?
– Так оно и есть.
– Непросто поверить игроку, не так ли?
– Непросто. Значит, ты больше не играешь. Понятно. А почему ты играл?
– Ну, это интересно. Весело. Можно выиграть или проиграть. Жизнь ведь редко бывает однозначной, трудно понять – ты победитель или проигравший, ты сейчас на коне, топчешься на месте или падаешь в пропасть.
Молчим. Я размышляю. «Твоя морщинка, – говорит Яэм, – похожа на глубокий острый порез». Я киваю. «Только бескровный», – отвечаю я.
Допиваю вино. Осколков не чувствуется.
– Ну хорошо, Яэм, я спать. Исчезни! Давай, давай, уходи!
Моя собака только ухом повела, когда он вышел, потом опять засыпает.
Я лежу одна в кровати Симона и думаю о Филиппе. Любовь не выбирают. Думаю о бабушке. Об Ундине, Андреасе, Петре, Якобе, Тадеуше. Мелкие осколки самые опасные. Неужели однажды все снова появятся? Разве хоть что-нибудь когда-нибудь заканчивается?
12. ТЫ. Начать, сначала. Цюрих, четвертое воскресенье Адвента 2013 г. / Цюрих, 1982 и 1993 гг
Вертикальные плоскости отсутствуют, раскиданный мусор покрывает сцену.
С. Беккет. Вздох
Я попыталась рассказать историю, не упомянув о тебе, но не получается. Ты есть и будешь, мне тебя так просто не забыть. Я не упомянула о тебе – но ты от этого не исчез. И только когда я расскажу о тебе, я смогу уйти, смогу вернуться, стану свободной. Вот уже почти шесть недель, как я сижу в Цюрихе, у Симона, за кухонным столом и пишу. Пишу от руки, хотя терпеть этого не могу, но мой компьютер – дома, в Гамбурге, день за днем заполняя блокноты в мелкую клеточку.
У меня с собой фотография сыновей: они сидят в ванне и брызжут в меня водой. Я помню, что крикнула им: «Вы с ума сошли!», а они восприняли мои слова как команду, принялись зачерпывать ладонями воду и обливать меня. Они визжали от восторга, а я – от ужаса: фотоаппарату теперь капец. «Капец, капец!» – ликовали дети и все никак не унимались, пока не замерзли окончательно – в ванне почти не осталось воды. Глядя на это фото, я слышу, я вижу, как они кричат, я слышу и вижу, как они смеются, вижу, как они дрожат от холода, а в итоге даже ревут – потому что я вынимаю заглушку и вытаскиваю их из ванны.
Но прежде всего я вижу тебя. И себя. Как мы вместе сидим в ванне и говорим нет, «нет, мама, мы не вылезем, мы хотим остаться здесь, навсегда». Вода теплая, а когда мы в нее писаем, становится еще теплее. Старший брат говорил, что, если писать в ванну, тебя парализует, но, к счастью, его здесь нет, и поэтому мы все писаем и писаем. Но мы верим в то, что сказал старший брат, и нам страшно. Когда мы писаем, нас пронзает чувство сладкого ужаса. Задержать на мгновение струю, вдох, страх – что нас ждет потом? Смотри! Я еще могу двигаться! А ты? Мы спасены! Давай еще раз. Спасены! И еще раз. У нас получилось!
