Тут я вспомнила, что случилось, когда она меня в тот раз причесала: сбор чемодана, поезд, первые месячные – и мое сердце снова от нее отвернулось.
– Наверное, это из-за дыры, которая во мне от того, что я не знаю своих настоящих родителей.
Я поняла, что говорю шепотом, хотя мы были так далеко от дома, что никто бы нас в жизни не услышал, даже не увидел бы, нас приняли бы за тени, стоящие под деревьями. И все-таки я продолжала шептать.
– Иногда такое чувство, что во мне нет подложки, Том. Как будто почвы нет, из которой можно расти. Мои настоящие родители – наверное, они и есть почва. Я только об этом и думаю.
– Я даже не помню, как выглядит моя мама, Роз, что говорить про ее забавные привычки. Голос, правда, помню. И, в общем, все. Высокий радостный голос.
Я снова взглянула на дом и вспомнила куклу Синди. Интересно, подумала я, она так и лежит, как я ее оставила, когда скатилась по лестнице.
– Ну что, сейчас или никогда, – сказала я. – Наверное, лучше мне пойти одной. Меньше шума. Меньше шансов, что застукают.
Том схватил меня за руку.
– Осторожнее. Если увидишь его, просто закричи, и я прибегу.
При упоминании Мика во мне пробудился страх.
– Еще раз, что мне искать?
– Документы. Свидетельство о рождении или что-то такое. Оно, скорее всего, свернуто, как свиток. Или, по крайней мере, на нем буквы, как раньше писали.
Я кивнула. За нами начал виться туман. Том подтащил упавшую ветку, чтобы сесть, и прислонился к дереву.
– Осторожнее, – повторил он, когда я собралась уходить.
Лицо у него было бледное, как череп. Все произошедшее, казалось, его опрокинуло, как в игре, где убирают подпорки, и все фрагменты со стуком рассыпаются. На мочке его уха собралась капля воды и повисла подрагивая. Мокрый конский хвост распластался по плечу. Он был так подавлен, что меня затопило нежностью. Я потянулась к нему и коснулась его руки в сыром рукаве. Он не сразу очнулся от своих мыслей и улыбнулся мне.
– Я быстро, – сказала я.
– Не забудь, бумаги надо искать в шкафах, внизу! – крикнул он вслед.
Когда я обернулась и посмотрела на него, сидевшего в тумане, мне показалось, что я оставляю его на страницах книги или в фильме.
Рука куклы, красный автобус и высокие травы были на своих местах, но все же как-то переменились. Словно они все это время, пока меня не было, гуляли как хотели, и только что вернулись на место, услышав, что я иду, – захотели меня разыграть.
Я повернула ручку задней двери, и дверь подалась под моей рукой. Я медленно вошла в кухню. В ней так знакомо пахло: едва заметно газом и спичками, с легким оттенком сырости. Лаком Барбары для волос.
Я простояла, прислушиваясь, добрых десять минут, настраиваясь на звуки дома. Такая привычка у меня появилась во времена Мика и его приступов ярости, я настороженно следила за всем вокруг: тяжелое дыхание, полное подавленной злобы, скрип оттого, что кто-то сел в кровати, когда я вошла, особый звук двигателя его машины, подъезжавшей к дому. Иногда мне казалось, что мы неделями так живем, прислушиваясь друг к другу, пока не разражалась гроза. Теперь в доме никто не дышал. Он был укутан в толстое одеяло тишины. Я направилась к лестнице, и мое лицо возникло в зеркале, как подпрыгнувшая собака.
– Руби.
Фигура за приоткрытой дверью в гостиную выглядела какой-то скособоченной. Узел рук и ног, тонких, как палки, и одеял. Блестящий карий глаз поблуждал немного и остановился на мне.
– Кто там?
Пауза.
– Руби?
Снаружи мне было уже наплевать, кто меня услышит.
– В машину, и поехали, поехали! – кричала я, маша Тому руками.
Он вскочил.
– Что такое?
– Там кто-то есть. Я не совсем понимаю, что это такое.
Мы добежали до машины, Элизабет проснулась, когда мы забились внутрь.
– Что случилось? – Голос у нее был сиплый со сна.
Машина плюхнулась обратно на дорогу.
– Господи, господи.
– Прекрати, Руби! – рявкнул Том. – Мы разобьемся, если ты и дальше будешь так психовать.
Когда мы проезжали мимо, из леса появился Джо с нашей улицы в оранжевом джинсовом костюмчике.
– Руби! – закричал он. – Ты вернулась! Вернулась!
Том опустил окно и сбросил скорость.
– Тихо, пацан.
– Руби! Руби! – Джо трусил рядом с машиной, горстями бросая в окно конфеты.
– Черт, парень, ты что творишь? – спросил Том, потирая висок.
– Это конфеты, – сказала я. – Он пытается сделать приятное.
Я склонилась к окну.
– Джо, иди домой и никому не говори, что видел меня.
Том прибавил газу, и маленькая оранжевая фигурка осталась на дороге – одинокая и бледная.
– Я что-то видела, – сказала я.
– Что?
Я закрыла глаза. Руки-палочки и карий глаз смотрелись по-другому, они связались воедино. Появилась копна кудрей.
– У меня жуткое ощущение, что это Барбара, – сказала я. – Выглядела она чудовищно. Как подыхающая от голода крыса. Я не могу ее вот так бросить. Она на вид полумертвая.
В гостиной были задернуты занавески. Пахло в комнате сладковато, словно Барбара тут уже давно. Угол, в котором обычно ставили рождественскую елку из зеленой мишуры, был пуст.
Барбара выглядела изможденной и худой – я присела рядом и накрыла ладонью ее руку. Руки и ноги у нее были какими-то хрупкими. Наверное, это из-за того, что я рассказала ей в письме про Сандру. Это ее доконало.
– Мама, прости. Я так виновата. – Я заплакала.
Она с трудом приподнялась.
– Что случилось? Элейн тебя выставила? Я предполагала, что такое может случиться. Ты их огорчила?
– Ох, мама, я же письмо тебе написала. Я…
Она нахмурилась.
– Ты мне писала? Ну, – фыркнула она, – я ничего не видела. Ты точно наклеила на конверт марку?
Она села.
– Черт. Во что Элейн тебя одевает. Ты похожа на бродяжку. Выглядишь даже хуже, чем до отъезда.
Тут я все увидела. Мик склоняется над ковриком в прихожей. Вскрывает конверт пальцем. Читает. Сворачивает письмо. Сует его в карман. Я перекатилась на пятках, села на пол и потерла мокрые глаза.
– Где Мик? – спросила я.
Из кухни послышались голоса.
Барбара резко повернулась.
– Кто там?
– Не волнуйся, просто мои друзья, – мягко сказала я. – Просто мои хорошие друзья.
