«Дорасследовалась», — пронеслось у нее в голове. Она вспомнила тех ужасных людей из поезда. Ярко представила, как они волочили труп, и от ужаса приросла ногами к ванне.
Песня застряла в горле, оттуда раздался лишь жалкий сип. Преступник в комнате тоже затаился. Алька отмерла и тихонько повернула замок в ванной на режим «закрыто». Что делать дальше, она не знала: телефон остался в комнате, в офисе в это время, скорее всего, уже никого нет, поэтому ори не ори, никто не услышит. Внезапно за стеной послышались торопливые шаги, хлопнула входная дверь, и стало тихо. Алька еще некоторое время стояла, не шелохнувшись, не смея поверить своему счастью, а затем на цыпочках вышла из убежища.
В комнате никого не было. Аля быстро закрыла номер на ключ и перевела дыхание. Она никак не могла вспомнить, закрывала ли она дверь на замок, когда пришла. Вроде бы запирала, но как тогда злоумышленник мог попасть к ней? У него что, был ключ?! От этой мысли девушку затрясло, и она бросилась звонить Светке.
— Да ты, небось, не закрыла номер, знаю я тебя. Ты всегда о чем-то своем думаешь. Ну посуди сама, откуда у бандита твои ключи? Меня вот что больше интересует — зачем преступнику нужно было влезать к тебе, если он слышал, как ты горланила в ванной, и он тебя не прибил. А потом, когда ты замолчала, и он понял, что ты сейчас выйдешь, он просто убежал. Как это понять? А?
— Ну я не знаю, — Альку трясло. — Чего же он от меня хотел?
— Давай рассуждать логически. Если бы он хотел тебя изнасиловать, то он ворвался бы в ванну. Так?
— Так, — ошарашено протянула Алька, которой такая мысль в голову не приходила.
— Убить он тебя не убил, — продолжала Светка. — Может, обокрал?
— А я и не знаю! Не проверяла. Да что у меня красть-то?
— Не знаю, не знаю, — задумчиво протянула Пустозвонова. — Ты, давай, осмотри все и тогда доложишь.
Через пятнадцать минут ей перезвонила Веревкина и голосом, полным ужаса, прошептала:
— Это конец, Светка. У меня пропал сарафан.
— Какой сарафан?! Ты что, спятила?
— Ой, Светка, точно пропал, — завыла Алька. — Тот, который в подсолнухах. И все, больше ничего не исчезло. Что бы это значило?
— Действительно странно. Ты ничего не путаешь? Кому нужна твоя хламида? Алевтина была настолько расстроена, что по поводу хламиды даже не возмутилась.
— А может, его дадут собаке понюхать или туда вошьют какой-нибудь маячок. Подкинут обратно и всегда будут знать о моих передвижениях.
— О, господи! Ну что за чушь ты городишь?! Собака, маячок… Я так думаю, у тебя искали что-то, что может вывести нас на след преступников. Может они думают, что мы нашли какую-нибудь улику против них? Эх, разворошили мы с тобой, Рёва, их бандитское гнездо.
— У меня же ничего нет. Была одна банка с фиктивным «Онколайфом», да и та теперь у Остапова.
— Они не знают, есть у нас какая-нибудь улика или нет, вот и искали. А сарафан взяли для отвода глаз.
На том и порешили. Алька придвинула к двери кое-что из мебели, прислонила ко всей этой конструкции палку для задергивания штор, помолилась и отправилась спать.
Глава 22
Утром невыспавшаяся Алевтина стояла перед Остаповым. Он был страшно удивлен ее рассказу о ночном происшествии.
— Аль, этого просто не может быть. Ты же видела, какая у нас охрана. Как преступник мог проникнуть на территорию «Сатори»?
— Ну, он как-то проник. В здании же нет охраны.
— В самом здании нет, охранники сидят в домике у въезда. Но мимо них муха не проскочит, да у нас камеры по всему периметру. Мы просмотрим, конечно, все записи — может, что и выясним. Да и потом, Аль, может ты уснула, и тебе все это приснилось? Ты подумай, кому нужно проникать к тебе и красть твой сарафан?
— Ну, мы со Светланой подумали, что разворошили гнездо бандитов, вот они ко мне и проникли. Наверное, думали, что мы нашли какую-нибудь улику против них и хотели ее забрать. Но ничего не нашли и для отвода глаз стянули сарафан.
— Боже мой, Алевтина, — воскликнул Степан, — ну ты ведь умная женщина, а городишь чушь. Зачем для отвода глаз красть сарафан?! Ну взяли бы сумку, кошелек. Это, во-первых. А во-вторых, какое гнездо вы разворошили, я что-то не понял?
— Во-первых, — ерничая, начала Алька, — сарафан действительно пропал. И это загадка. Я его кинула на диван и пошла в душ. А вышла из душа — сарафана нет, причем моего любимого, в подсолнухах.
— Ну и слава богу, — пробормотал Остапов.
— Что? — переспросила Алька.
— Я сказал, что это действительно загадка.
Алька подозрительно на него посмотрела и продолжила:
— А во-вторых, мы с Пустозвоновой ведем расследование по «Онколайфу» и кое-что уже нашли. Обнаружили ниточку.
— Вы с ума сошли! — вскочил Остапов. — Я же просил никуда не лезть. Этим делом уже занимаются компетентные люди.
— Знаем мы ваших компетентных людей. То, что свидетели скажут простому человеку, не доверят вашим следователям.
— Аля, прошу тебя, не говори глупости. Ты в дамских детективах, что ли, такое прочитала? Запомни, профессионал — это всегда профессионал. И не лезьте, девчонки, в это дело. Это очень, очень опасно. То, что раскопали предварительно мои ребята, говорит о том, что там крутятся нереально большие деньги.
— Ну, мы же на рожон не лезем. Так, по чуть-чуть.
— Значит так! Я запрещаю вам заниматься всякого рода расследованиями. Надеюсь, ты помнишь, по какой причине ты приглашена в «Сатори»?
Алька обиженно засопела.
— Ну вот и прекрасно. Давай вернемся к твоим прямым обязанностям. А на счет сарафана я выясню.
Алевтина протянула Степану бумаги.
— Вот тут написано, сколько и чего надо купить. И приблизительная смета. Некоторые очень дорогие напитки я заменила более дешевыми аналогами. Причем они нисколько не хуже, а даже лучше.
— Аль, ради бога. Ты не экономь только, а то там знаешь, какие люди будут, у них ежемесячные членские взносы по несколько тысяч евро.
— Да бога ради! Снобы пьют коньяк не дешевле, чем за 3000 у.е. бутылка, пусть это и пьют. Мне же просто смешно. Вот, например, коньяк Дженсен Аркана в 2004 году получил престижную Премию Франсуа Первого за упаковку класса «Люкс». Графин для коньяка изготовлен из сапфирового стекла с платиновым наполнением и упакован в шкатулку ручной работы из красного дерева.
Павел Леонидович Мезенцев пьет только этот коньяк, видите ли. Представляешь, какая себестоимость этой упаковки, а что остается на сам напиток? Но Мезенцеву ничего другого предложить нельзя, значит, пусть пьет это. А кому-то можно порекомендовать что-то новенькое, прекрасного качества, но не столь пафосное. Так зачем же тратить там, где можно разумно сэкономить?
