— Правда, он еще не знает, что он мой бойфренд. Вы ему тоже не говорите. Так вот, мы пили розовое Беринджер Зинфандель Розе. Оно нежное, дружелюбное и румяное! А вкус..
Она попыталась откинуть голову назад, но быстро вернула ее в исходное положение.
— Там ваниль, малина, слива. А еще мы пили херес. Знаете, что такое херес? — она медленно повернула голову, окидывая внимательным взглядом пассажиров. — Это крепленое испанское вино, такой дамский коньяк с привкусом подвяленного винограда, миндаля и грецких орехов. А еще мы пили…
Но узнать, что они пили еще, не представилось возможным, ибо девица замолчала и, наклонившись вперед, стала что-то высматривать в окне. На улице смеркалось, и в вагоне зажегся свет. Народ, замученный небывалой жарой и духотой, маялся, с ненавистью поглядывая на болтушку. Пауза в ее монологе была встречена с облегчением. Вдруг пьянчужка расхохоталась, глядя в окно, затем показала своему отражению язык, кукиш, подмигнула ему и, откинувшись на сиденье, захрапела.
Народ загомонил.
— Вот ведь, молодежь пошла, ни стыда, ни совести. Зенки зальют, и трава не расти. Ну ладно бы мужик был, им на роду написано ханку жрать, а то баба, да еще и молодая, — заговорила тетка в стоптанных сандалиях, надетых на коричневые хлопчатобумажные носки.
— И не говорите, а про вино-то как рассказывала, как про ребенка. Видать алкоголичка, даром, что не старая.
— Да им-то сейчас что? В наше время такого не было, тогда ее быстро бы в вытрезвитель замели. А теперь? Олигархи проклятые травят их наркотиками, да пойлом дешевым. Слышали, чего говорила-то? И малина там, и слива, и виноград гнилой.
— Да не гнилой, а подвяленный, — вмешался в разговор мужчина со «Спорт-экспрессом» в руках.
— А вы, мужчина, лучше бы вообще молчали! Смотри, за своих, за алкашей, заступляется, — не унималась бабка в носках. — Что и говорить, рыбак рыбака видит издалека.
— Да ты что, старая, офонарела?! — мужчина перешел на фальцет. — На себя посмотри, чмо.
Бабка закричала, народ радостно заржал, мужчина вскочил и направился к выходу. А виновница возникшего переполоха Алевтина (а это была она) преспокойно спала и видела волнующие сны. Объектом ее снов был не кто иной, как Степан Аркадьевич Остапов собственной персоной. Он целовал Альке ручки, она жеманно смеялась и предлагала ему зайти к ней в номер «на чашечку кофе».
Остапов смущался, краснел и уверял Веревкину, что «он не такой», но все же зашел. Алька принялась метаться и говорить, чтобы Степан ее не трогал, потому что она не готова.
В это время к ним заглянули невесть откуда взявшиеся Березкин и Марго. Алька рухнула перед ними на колени, сложив молитвенно руки, и в отчаянии приговаривала: «Не виноватая я!».
Березкин вдруг стал множиться и кричать на нее: «Еще раз выкинешь подобный фортель, и я тебя уволю!». Алька попыталась что-то сказать, но ее никто не стал слушать. Размножившиеся Березкины бегали вокруг нее хороводом и кричали: «Уволим, уволим!».
И тут Алевтина проснулась. В вагоне было темно и пусто. То есть совсем пусто — ни души. Электричка стояла, и, похоже, уже давно. Аля пару минут посидела, с трудом соображая, где находится. И вспомнила, как с Остаповым пила вино, как, по всей вероятности, напилась, а потом поехала к Пустозвоновой за продолжением банкета. На душе стало мерзко и тревожно.
Алька нащупала свою сумку и только решила выбираться на волю, уже взялась за ручку двери, как с той стороны услышала леденящий душу стон. Она приросла к полу. Немного постояла, прислушиваясь.
«Показалось, — решила она. — Пить надо меньше».
В эту же секунду стон повторился, следом раздались приглушенные голоса:
— Говорил я тебе, что он гнилой. Говорил. Ну так ты же у нас самый умный! Распространителя он подогнал, называется. И куда теперь твоего распространителя девать, а?
— Да выбросим его с поезда, всего-то и делов, — виновато пробубнил второй голос. Снова раздался надрывный звук, от которого у Альки пробежал мороз по коже.
— Отпустите меня, ребята, — тихо прошелестело откуда-то снизу. — Я никому ничего не скажу.
— Замолчи, скотина. Раньше надо было думать, — раздались звуки удара, сдавленные мольбы, снова удары.
Альку накрыла волна паники: она метнулась к окну, стала лихорадочно дергать раму, но та не поддалась, тогда она ринулась ко второму спасительному выходу. Но не успела. Грохнула дверь вагона, и голоса зазвучали громче, совсем рядом.
Недолго думая, она нырнула под сиденье и попыталась сжаться в комок. Тело было великовато для того, чтобы полностью укрыться под скамейкой, и Алька в который раз за сегодня пожалела о том, что она толстая.
— Что, готов? — по-деловому спросил тот человек, который вычитывал своего подельника за «подогнанного» ненадежного распространителя.
Тот по-бабьи охнул:
— Готов! Мертвее не бывает. Нужно побыстрее от него избавиться. А то застукают, сейчас обход будет.
— Да не ной. Выкидываем его и смываемся, — вступил в разговор третий. Голос был высокий, визгливый. Несмотря на бравурный, нарочито грубый тон, Але показалось, что человек напуган.
Она представила себе здоровых мужиков с бритыми затылками и ручищами, похожими на кувалды. Правда, тот с тонким голосом никак не мог соответствовать нарисованному ею образу. «Скорее всего, он толстый и рыхлый. Небось, пиво пьет, и от избытка женских гормонов так визжит», — подумалось ей.
Алька от ужаса, казалось, перестала дышать, ей хотелось закрыть рот ладонью, чтобы случайно не вскрикнуть. Но руки были заняты — прижимали к себе сумку, а значит, рта ими не закроешь — страшно пошевелиться. Поэтому она еще крепче прижала к себе ридикюль и зажмурилась.
— Да как ты выкинешь его? Здесь? В депо? Менты быстро просекут, что к чему. Как пить дать. А все из-за твоей жадности: как же, за каждого привлеченного распространителя процент идет!
— Да ладно вам, завязывайте базар, потом будем разбираться, кто виноват. От трупа надо избавляться.
Где-то рядом послышался звук открываемой двери, негромкая ругань, затем возня, как будто что-то вытаскивали из узкого помещения. Потом звуки, как при переезде, когда из квартиры выносят мебель, а она не пролезает в дверь. Именно тогда так мелко и часто шаркают по полу. Алька представила, что именно могут вытаскивать… Значит, совсем рядом с ней, не дальше десяти метров, преступники волочат труп.
Она впала в состояние анабиоза, не могла шевельнуться, не смела даже попытаться под шумок потихоньку вылезти из-под скамьи, а могла только слабо дышать. По звукам возни она поняла, что тело вытащили в тамбур, и теперь пытаются спустить его из вагона на улицу. Через некоторое время преступники вернулись туда, откуда выносили тело несчастного.
— Давай коробки и побыстрее, пока обхода нет, — произнес высоким голосом тот человек, который, как поняла Алевтина, привел жертву в качестве какого-то распространителя.
