Руки от сажи и чужой крови отмыть до конца не удалось, и Станислав держал рубашку на сгибе локтя. Ночь была душная, скорее всего, именно из‑за близкого пожара, который стал уже утихать. Сергеев потел, ощущая, как струйки пота бегут по животу и спине, оставляя черные следы. Хороший вид у советского дипломата для разговора с представителем местной полиции.
— Мне всегда казалось, — задумчиво произнес Сергеев, — когда я читал о вашей революции, что вы хотите как раз избежать господства, что стремитесь к равенству и братству.
— Ну да, марксизм, — кивнул офицер и, встав, натянул на голову фуражку. — Мне, конечно, приятно, что вы читали о нашей стране и о нашей революции. Только, когда речь заходит о таких вот поселках, где живут люди, далекие от идеологических догм и желающие только жить и работать, работать и жить, все догмы рассеиваются как утренний туман в горах. Они — разменная монета в чужих играх, чужой борьбе за власть. За кем они пойдут? За теми, кто им пообещает светлое будущее, кто даст им налоговые льготы или бесплатную землю? Они жили и без всего этого. А вот когда их поставят перед выбором — жизнь или смерть, им не останется ничего.
Офицер повернулся и пошел по черной улице между сгоревших домов. Машину обошел солдат, встал около Сергеева, отряхивая колени. Потом тихо сказал:
— Вы не думайте, он человек сильный. Просто у него здесь, в Мирруте, жила мать.
Возле машины водитель Михаил поливал из канистры на руки Борецкому. Приняв из рук водителя полотенце, Александр отошел, уступая место коллеге. Сергеев стал тереть руки, шею и грудь мылом, чувствуя, что тело почти не мылится из‑за грязи.
Мимо прошли те самые репортеры с кинокамерой. Женщина с короткой прической что‑то тихо и торопливо говорила своему оператору. Плюнув на все, Сергеев наскоро вытерся полотенцем и стал натягивать рубашку. Репортеров он нагнал, когда они садились в маленький микроавтобус с большими яркими красными буквами «PRESS». А ниже черным шрифтом виднелась другая надпись «Найт‑Риддер». Солидное издание, подумал Сергеев.
— Прошу прощения, — сказал он по‑английски, подходя к журналистам. — Можно с вами поговорить? Я Станислав Сергеев из советского посольства.
Оператор нерешительно остановился, занеся ногу на подножку микроавтобуса, женщина повернулась и посмотрела на незнакомца чуть прищурившись, с явным недоверием в глазах.
— Что‑то много этой ночью дипломатов на одну маленькую деревню, — язвительно заметила она.
— Здесь работали наши соотечественники, — спокойно сказал Сергеев, пытаясь застегнуть рубашку. — Мы беспокоились за их судьбу.
— Пожалуй, они единственные, кто занимался здесь действительно настоящим делом, — усмехнулась журналистка.
— А вы? — удивился Станислав. — Вы освещаете события для своего газетного треста, разве вы не делаете важное дело? Неужели правда о произошедшем здесь не важна для всех людей в мире?
— Вы могли бы не представляться, молодой человек, — снова усмехнулась женщина. — По вашим словам сразу можно догадаться, что вы из СССР.
— Чувствую в ваших словах сарказм.
— Неужели? — журналистка смерила Сергеева взглядом с ног до головы, потом сказала уже более миролюбиво: — Если хотите пообщаться, приезжайте завтра в отель «Вилла Ангело». Только не раньше девяти утра, я поздно встаю. А лучше вообще в одиннадцать. Вот моя визитка.
Станислав машинально взял в руки кусочек картона. Журналистка с оператором захлопнули за собой дверь, и микроавтобус тронулся, лавируя между обломками. Вернувшись к своей машине, Сергеев сел на сиденье и включил плафон освещения под потолком. «Дорес Батлер, журналист. Сан‑Хосе, Калифорния».
Разомлев после душа, в чистом белье, Сергеев вытянулся на кровати поверх покрывала и мгновенно уснул. Через три часа он открыл глаза и сразу начал восстанавливать в памяти события этой ночи. Он ждал возвращения Цветковой из Бильви, которая застряла там, на восточном побережье. Потом сообщение о нападении на деревню Миррута. Наши врачи, американские репортеры. Так, Цветкова! Приехала Наташа или нет? Глаза слипаются, но времени на сон сейчас нет совсем. Кофе, горячий крепкий «Марагоджип».
Кофе Сергеев любил, и в любой стране, где ему приходилось работать, он всегда пытался попробовать исконный национальный кофе, со всеми присущими ему вкусовыми оттенками и ароматами. Об этом сорте Станислав мечтал давно. Когда только еще решался вопрос о его командировке в Никарагуа. Он знал, что в сорте «Марагоджип» пониженное содержание кофеина, что его аромат зависит от местности, где он вырос. Об этом Станислав читал. И вкус его представлял себе по описаниям: эту вяжущую горчинку, гармонично соединенную с букетом фруктовых и цветочных привкусов, с тонкими винными оттенками и легкой кислинкой.
Вскочив с кровати, Станислав проделал несколько энергичных движений, разгоняя сонную вялость, и побежал на кухню, шлепая ногами по прохладному полу. Заваривал он себе кофе сам, стараясь получить настоящий никарагуанский «Марагоджип» по всем правилам. И вот он, этот счастливый миг, когда можно сесть у окна и потягивать из чашечки густой настой с коньячной сладостью, невероятно крепкий и моментально бодрящий. Неудивительно, что в Латинской Америке сорт из Никарагуа называют «бархатом». Несмотря на крепость, он мягко обволакивает тебя изнутри своим вкусом и шоколадно‑ореховым ароматом.
Бодрость приходила, но отогнать, как он ни пытался, видения прошлой ночи не удавалось. Трупы в кроваво‑красном свете пожара, истерические крики женщин, надрывный плач детей, гарь, вонь, грязь. И свои руки в копоти и крови он тоже видел. И врача Соню, с перепачканным лицом, лихорадочно пытавшуюся заставить биться сердце раненого никарагуанца. И детей, которые рвались из рук и не хотели садиться в кузов грузовика, он тоже помнил.
Станислав откинулся на спинку кресла и, потягивая кофе, смотрел на голубое небо над горами. Дети. Всегда страдают дети. Большие дяди делят страну, власть, а страдают дети. Хотя нет, как раз детям отдают последнее, их закрывают собой. Последняя крошка и последняя капля им. Страдают больше всего матери, которые пытаются защитить свой дом, своих детей, отдать все, вплоть до своей жизни. Женщины, матери. Они всегда между молотом и наковальней.
Интересно, как эта Дорес из «Найт‑Риддер» смотрела на события той ночи? Кому она сочувствовала? Уж больно смотрела на меня неприязнено, вспомнил Станислав, как на человека, который чуть ли не лично ответственен за все происходящее. А может, она и в самом деле считает, что виновником является СССР?
С этой дамочкой надо познакомиться поближе, окончательно решил Сергеев. Журналисты имеют нюх на всякие политические пакости. И у них, как правило, есть своя гражданская позиция. Правда, и среди журналистов встречаются беспринципные писаки, которые размахивают лозунгами, оплаченными их заказчиками. Хотя при чем здесь журналисты? Этим грешат и политики, и военные. Наемники — они из любой среды наемники. Ландскнехты! По женщинам и детям стрелять…
