— Кто такие? — грозно накинулся он на молодых чекистов. — Кого ждёте? Предъявите документы!
— А вы… Вы кто? — спросил кто-то из них робко в ответ.
— Я — Петерс.
Молодые чекисты и Петерса не видели ни разу, но, конечно же, слышали, кто он такой. Поэтому тут же отдали документы. Кошельков на них бегло глянул, положил в карман. Потом спокойно достал свой маузер и пристрелил обоих. Документы забрал с собой.
И вот не далее как вчера Кошельков со своими подельниками заявился в одну из воинских частей: чинно, представительно, на машине. Предъявив документы сотрудников ЧК, они хладнокровно расстреляли командира части, начальника караула и двоих часовых. После этого проникли на склад, забрали пистолеты, патроны, гранаты и даже захватили пулемёт.
… Люди из группы Ершова по-прежнему молча смотрели друг на друга; некурящий Сергей Генрихович морщился от табачного дыма. Наконец, Ершов прервал молчание:
— Дзержинский вне себя. Завтра ждёт меня и вас, — кивнул он на Отмана и Курбатова, — в десять ноль-ноль. Разговор будет суровый.
* * *
Свет настольной лампы падал в лицо сидевшей перед ним молодой женщине. Следователь Фельдман обычно начинал допрос с молчаливого изучения подозреваемого, в дальнейшем — приговорённого. «А ведь красивая, стерва», — подумал он, не сводя с женщины глаз. Потом пододвинул стул, на котором сидел, поближе к столу.
— Итак, приступим. Фамилия, имя, отчество?
— Савельева Анна Никаноровна.
— Возраст?
— Двадцать пять от роду.
— Место рождения?
— Здесь, в Москве родилась.
— Социальное происхождение?
— Это как?
— Из рабочих, крестьян, дворян, мещан, служащих?
Женщина слегка задумалась:
— Из мещан… вроде бы.
— Род занятий?
Она опять задумалась:
— Раньше на почте работала.
Фельдман ещё ближе подвинул стул.
— Это раньше… а сейчас?
Ей нечего было сказать. Фельдман приподнялся на стуле.
— Молчишь? Так я за тебя отвечу. Нынешнее твоё занятие — спекуляция и контрабанда; перепродажа ворованного с государственных складов. Знаешь, что за это бывает? Твоему Миклашевскому не отвертеться от расстрела. Хочешь вслед за ним, контра поганая?!
Он наблюдал за её испуганным лицом: «Нет, она в самом деле хороша. Сейчас бы с ней где-нибудь в другом месте… Неужели и её в расход?»
Между тем Анна разрыдалась:
— Да никакая я не контра… я с блатными имею дело.
— С кем именно?
Савельева пришла в себя.
— Я… я любовница Яньки Кошелькова.
Если бы в это время за окном раздался мощный взрыв, Фельдман и то бы не был так шокирован, как после услышанного. Пенсне самопроизвольно подскочило у него на носу:
— Что, что?!
— Я любовница известного бандита Кошелькова.
Следователь Фельдман резко поднялся, обошёл стол и, подойдя к Анне, склонился, опершись одной рукой на край стола.
— И ты это можешь доказать?
— Он сам любил повторять, что он — Кошельков. Он у меня не раз ночевал.
— Ха… этого мало.
Теперь уже Анна с каким-то тайным чувством превосходства посмотрела в лицо следователя:
— Если вы передадите меня из ЧК в уголовку, я вам сообщу такое…
Фельдман и сам был готов передать её в уголовный розыск, где бы ей светил срок, а не расстрел.
— Обещаю передать.
Анна Савельева выговорила не сразу, слишком уж непросто было произнести подобные слова:
— Он мне рассказывал, как чуть было… чуть было не убил Ленина. И этот… как его… пистолет показывал, который отнял у него.
* * *
Дзержинский срочно куда-то уехал, поэтому совещание проводил Петерс — его заместитель и одновременно глава московской ЧК. Кроме Ершова, Отмана и Курбатова присутствовали заместитель Петровского Вайнштейн и ещё один человек, с окладистой чёрной бородой, в строгом костюме-тройке.
Петерс нервно вышагивал взад-вперёд по кабинету.
— С момента покушения на товарища Ленина прошло пять месяцев, на дворе июнь. Деникин уже недалеко от Москвы. А они одного бандита ликвидировать не могут! Что это: саботаж? А я уж именно так начинаю думать…
При слове «саботаж» Петерс бросил недобрый взгляд на Сергея Генриховича. Тот понял, но взгляд выдержал.
Глава московской ЧК распалился не на шутку:
— Ведь до чего дошло: мало того, что этот Кошельков благополучно минует все засады, убивая направо и налево, так он ещё, используя документы сотрудников ЧК, взялся грабить воинские части!
Петерс слегка успокоился, сел за стол, перевёл взгляд на Ершова:
— Что скажете, Фёдор Фёдорович?
— Что сказать… я два раза писал рапорты с просьбой отправить меня на фронт…
Петерс стукнул кулаком по столу:
— Бежать? Это просто. Но кому нужно ваше малодушие? Поймите же: то, что произошло с товарищем Лениным, — это пощёчина всем нам! Не умеете работать — учитесь, — налил в стакан воды из графина, выпил и продолжил: — В общем, так: даём вам две недели на то, чтобы уничтожить этого Кошелькова. Две недели, только две недели. А не справитесь — разговор будет другой.
Последующие минуты казались бесконечными, никто не решался заговорить. Первым прервал молчание Вайнштейн:
— Послушайте, неужели у вас нет каких-то новых идей, кроме как устраивать засады?
Сергей Генрихович понял, что пора высказаться ему. Он поднялся, поправил пиджак. Ранее в Московском уголовном сыске всегда было принято докладывать стоя.
— Есть одна мысль.
— Какая?
— Мы арестовали по делу контрабандиста Миклашевского некую Анну Савельеву, которая заявила, что является любовницей Кошелькова. Я лично допросил её, и она сообщила, что Кошельков мечется, как затравленный зверь, и решил срочно убраться за кордон. Для этого ему нужна валюта. Золота и драгоценностей у него вдоволь, но ведь их надо ещё сбыть. А связей за рубежом у Кошелькова нет. Поэтому без валюты ему первое время не обойтись. Он два раза совершал налёты на валютчиков и оба раза оставался ни с чем. В первом случае сам чуть не получил пулю. А во втором его добыча составила лишь несколько тысяч немецких марок, которые в нынешней Германии, где сильнейшая инфляция, мало чего стоят, а значит, никому не нужны. Вот если бы франки… а ещё лучше — доллары. Поэтому без валюты первое время ему не обойтись.
— И какой же вывод? — спросил Петерс.
— А вывод такой, что можно сработать «на живца».
