После Сергей Генрихович долго рассказывал Алексею о злачных местах Москвы, особенно о знаменитом Хитровом рынке — Хитровке, где Кошельков регулярно бывает и чувствует себя как дома.
— Жаль, времени нет, а то бы много ещё рассказал о нашей Первопрестольной. Я ведь коренной москвич. Завтра в десять встречаемся у Ершова. Вам представят двух связников. А сейчас давайте за успех предстоящего дела выпьем по стакану чая. Есть возражения?
— Нет.
Пока Отман суетился на кухне, Алексей мучительно думал, как, под каким предлогом задать ему вопрос об Ольге. Конечно, она живёт с мужем где-то в другом месте, но, если не уехала за границу, должна навещать отца. Предположим, он такой вопрос задаст. Что дальше? Кто для неё, замужней женщины, он, Алексей Балезин? Знакомы-то были всего несколько дней, да и то четыре года назад.
В это время в прихожей прозвенел звонок. Хозяин квартиры пошёл открывать.
Голос у Сергея Генриховича был негромкий, но, несмотря на это, можно было разобрать всё, что он говорил:
— Ну наконец-то. Я уж подумал бог знает что… Ты же хотела приехать ещё позавчера.
— Прости, папа, не получилось. Знаешь, что сейчас делается на железной дороге.
Алексей вздрогнул. Этот голос он никогда бы не спутал ни с каким другим. Это был голос Ольги! Сердце учащённо билось. Сейчас она уйдёт куда-нибудь к себе, и они уже больше никогда не увидятся. Но случай, случай который раз на его стороне, и его нельзя упускать!
Алексей вышел в коридор прихожей. У дверей стояла Ольга. Они не виделись почти четыре года. Она заметно изменилась: печать чего-то тяжёлого, пережитого просматривалась в ней.
— Здравствуйте, Оля.
Несколько секунд она вглядывалась в него. Узнала.
— Здравствуйте, Алёша.
Сергей Генрихович удивлённо посмотрел на дочь, потом на Балезина.
— Вы что, знакомы?
Она молчала, Алексей тоже не ответил, но после небольшой паузы напомнил:
— Я выполнил ваше пожелание, Оля.
— Какое?
— Я вернулся живым.
— Очень рада за вас, — сказала Ольга и вдруг неожиданно переменила тему. — Вы служите теперь большевикам?
— Я служу России… новой России.
Приступ удушья налетел неожиданно — резкий глубокий кашель Алексей был не в состоянии подавить.
— Что с вами? — спросила Ольга; отец и дочь с сочувствием смотрели на него.
— Так, ничего… последствие немецкой газовой атаки… — Алексей едва сдерживал кашель. — Прошу извинить…
Сергей Генрихович первым встрепенулся:
— Ну что ты стоишь, Ольга. Принеси человеку воды.
Когда он брал стакан с водой из её рук, незаметно посмотрел ей в глаза: они такие же, как раньше: тёмные, глубокие. Но в них печаль, это он понял сразу.
— Вам надо лечиться, Алёша, — тихо сказала Ольга, и её соболиные брови шевельнулись.
— Если вы готовы ставить мне уколы, как четыре года назад.
Но Ольга разговор не поддержала, лишь взяла назад пустой стакан.
— Извините, я очень устала.
Чуть позже, за чаем, Сергей Генрихович пояснил, что она только что вернулась из Ярославля, куда ездила повидать мать покойного мужа.
— А что случилось с мужем?
— Летом семнадцатого он как представитель банка братьев Рябушинских повёз подарки на фронт. Его сопровождал генерал Мазуровский и кто-то из офицеров. Они появились в разгар митинга против войны. Мазуровский попытался образумить митингующих. Озверелая солдатня, подогреваемая агитаторами, всех их исколола штыками… Когда Ольга узнала, у ней случились преждевременные роды. Она родила мёртвого ребёнка. Долго болела. И вот до сих пор не может прийти в себя.
… Стоял тёплый июньский вечер. Алексей Балезин вышел из подъезда, по привычке закурил, но тут же, образумившись, выбросил папиросу — кашель снова подступил к горлу. Нет, не такой он представлял встречу с Ольгой. А может, лучше, если бы этой встречи вообще не было?
* * *
С момента его ликвидации прошли десятки лет, и сейчас никто не может точно сказать, где он располагался. Примерно — в районе нынешней московской Солянки. Наш выдающийся писатель В. А. Гиляровский писал о нём так: «Лондон мне всегда представлялся самым туманным местом в Европе, а Хитров рынок, несомненно, самым туманным местом в Москве. Большая площадь в центре столицы, близ реки Яузы, окружённая облупленными каменными домами, лежит в низине, в которую спускаются, как ручьи в болото, несколько переулков. Она всегда курится. Особенно к вечеру. Двух- и трёхэтажные дома вокруг площади все полны ночлежками, в которых ночевало и ютилось до десяти тысяч человек. Эти дома приносили огромный барыш домовладельцам. Дома, где помещались ночлежки, назывались по фамилии владельцев: Бунина, Румянцева, Степанова (потом Ярошенко) и Ромейко (потом Кулакова), а сам Хитров рынок звали так по фамилии владельца земли генерала Хитрово. В доме Румянцева были два трактира — “Пересыльный” и “Сибирь”, а в доме Ярошенко — “Каторга”. В “Пересыльном” собирались бездомники, нищие и барышники, в “Сибири” — степенью выше — воры, карманники и крупные скупщики краденого, а выше всех была “Каторга” — притон буйного и пьяного разврата, биржа воров и беглых».
На Хитровке, которую упрощённо именовали Хива, воровали всё, что только можно, в любой час дня и ночи. Здесь были свои неписаные законы, а всем Хитровым рынком заправляли двое городовых: Рудников и Лохматкин. Только их пудовых кулаков действительно боялась шпана, а «деловые ребята» были с обоими представителями власти в дружбе.
Иногда случались обыски и облавы, но обычно это делали только для видимости.
Что изменилось на Хитровке после революций 1917 года? Всесильных городовых уже не было, вместо них существовало бандитское самоуправление. Впрочем, предоставим слово советским писателям Безуглову и Кларову: «Особенно забурлила жизнь на Хитровке после Февральской революции, когда Временное правительство объявило всеобщую амнистию. Только из московских тюрем было выпущено более трёх тысяч опасных преступников. Они не имели ни денег, ни одежды, их трудоустройством никто не интересовался. И амнистированные занялись своим привычным ремеслом. За первую половину 1917 года в Москве число опасных преступлений увеличилось в 4 раза. К июню в городе действовало уже более 30 крупных банд.
Сразу же после Октябрьской революции советская власть вплотную занялась Хитровкой. Здесь изъяли значительную часть спиртных напитков, арестовали многих скупщиков краденого, закрыли игорные притоны. На Хитров рынок были направлены рабочие агитаторы, которые призывали жителей Хивы кончать со старой жизнью, обещая им помощь. Всё это, разумеется, не могло не дать результатов, но Хитровка по-прежнему оставалась центром преступного мира Москвы».
Есть ещё одно существенное дополнение ко всему сказанному выше: в первые послереволюционные годы некоронованным королём Хитровки, да и всей бандитской Москвы стал Яков Кошельков.
