Афганские власти сами побаивались воинственных пуштунов. Поэтому регион мощного повстанческого движения пуштунских племён превратился в объект активного противоборства многих иностранных разведок, среди которых структуры ВЧК (впоследствии ОГПУ — НКВД) играли далеко не последнюю роль.
* * *
Тёплым летним утром 1924 года к одному из столичных вокзалов подошёл скорый поезд Ташкент — Москва. Среди пёстрой толпы сошедших на перрон пассажиров был и высокий представительный человек лет тридцати в светлом летнем костюме-тройке и такого же цвета шляпе. Опустив на полотно перрона свой скромный багаж, состоявший из саквояжа и хозяйственной сумки, сошедший пассажир глубоко вдохнул весенний воздух столицы, недоверчивым, но в то же время радостным взором окинул всё вокруг, успев глянуть и ввысь на синее безоблачное небо, предвещавшее хороший день.
То, что саквояж стал постепенно от него удаляться, Алексей Балезин — а это был он — успел уловить краем глаза. Желая схватить за шиворот незадачливого вокзального воришку, Алексей сделал резкий шаг вправо и… натолкнулся на крепкую фигуру человека, который держал саквояж в руке и улыбался.
— Фёдор!.. Тьфу ты, чёрт…
По сравнению с пятилетней давностью Ершов выглядел пополневшим и посвежевшим. Алексей поймал себя на мысли, что впервые видит своего фронтового друга в штатском — ранее Ершов всегда был либо в военной, либо в полувоенной форме. Друзья обнялись.
Фёдор, несмотря на протесты Алексея, легко подхватил также его сумку, и они направились к выходу. У вокзала их ждал автомобиль. Перед тем как садиться, Балезин поинтересовался:
— Как ты узнал о моём прибытии?
— Наша служба знает всё! — с достоинством отчеканил Ершов и подмигнул.
Поездка заняла немного времени, но этого было достаточно, чтобы из окна автомобиля сравнить Москву 1924-го и 1919-го. Сравнения были явно в пользу первой. Чистые ухоженные улицы, весёлые, по-летнему одетые толпы народа, красочные манящие витрины магазинов и кафе, гудки автомобилей, милиционеры в белой форме и многое другое, непонятное глазу человека, почти пять лет прожившего в отдалении от Москвы.
Удивление Балезина не осталось незамеченным, и Фёдор Ершов изрёк:
— Это НЭП — новая экономическая политика. Слышал про такую?
— Слышал, — отозвался Алексей; советские газеты до него доходили.
Автомобиль остановился в небольшом переулке. Вышли из машины, шофёр остался на месте. Вещи Алексея по-прежнему нёс Ершов.
— Послушай, — тронул Балезин его за рукав. — Я ведь был здесь.
— Знаю, знаю, — кивнул Фёдор. — Здесь жила семья Архангельского. Теперь здесь наша служебная квартира.
— Кстати, как его жена, сын?
— У жены новая семья. А за сыном мы следим, делаем всё, чтобы он ни в чём не нуждался. Осенью в школу пойдёт.
Войдя в подъезд и поднявшись на второй этаж, Ершов позвонил в одну из квартир. Дверь открыла пожилая, аккуратно одетая женщина и, очевидно зная, зачем они пришли, пропустила их в прихожую.
— Здравствуйте, Мария Анисимовна, — Ершов поставил вещи на пол и кивнул на Алексея. — Вот, принимайте постояльца.
Хозяйка вежливо ответила поклоном, потом отвела гостя в небольшую светлую комнату. Но это была не та комната, в которую Балезин пять лет назад заходил к Архангельскому.
Присели.
— Как здоровье? — спросил Ершов. — Слышал, язва тебя начала донимать?
— Есть такое, — вздохнул Алексей. — От кашля давно избавился, не курю, а вот насчёт желудка… Пища у них совсем не та, не наша. Да ещё в придачу нервы… Вот и заработал.
— Ничего, не переживай, у тебя впереди отпуск, подлечишься в санатории, — успокоил Фёдор и поднялся. — Извини, тороплюсь. А поэтому слушай меня внимательно. Я уже знаю, что тебе предложат работу в посольстве или торгпредстве одной из европейских стран. Поэтому хочу тебя перехватить: пойдёшь ко мне работать?
— К тебе это куда?
— Пойдёшь — скажу, — всхохотнул Ершов. — Не догадываешься? И работа в Москве.
При упоминании о столице Алексей слегка помрачнел:
— А что мне Москва? Она для меня, по сути, чужой город. Нет, Фёдор, спасибо за приглашение.
— А ты подумай. Погуляй сегодня по нашей Белокаменной. А завтра, прежде чем появиться в управлении, загляни ко мне, — Ершов назвал этаж и номер кабинета. — Если всё-таки надумаешь, я с кадровиками всё улажу.
Балезин на минуту задумался, словно вспомнил что-то из прошлой жизни.
— Нет, Фёдор, в Москве я не останусь. Ты уж извини.
И они простились.
* * *
Первым делом Алексей Балезин хорошенько выспался. В вагоне было жарко, и он спал плохо; к тому же поезд прибыл рано утром. Умылся, побрился, почистил одежду и обувь и, поймав на улице извозчика, доехал до центра.
Побродил по брусчатке Красной площади, взирая на Кремль, у которого стоял временный мавзолей Ленина, полюбовался собором Василия Блаженного, памятником Минину и Пожарскому. Пять лет назад он проходил здесь, но всё осталось почти незамеченным. Любоваться было некогда.
Потом Балезин вышел к «Метрополю», тому самому, в котором он проживал под именем Сержа Дюваля. Нагрянули воспоминания. Чтобы от них отделаться, он поднялся выше к известному дому на Лубянке, куда ему завтра надлежало прибыть. А дальше, сам того не замечая, пошёл в сторону Хитровки. Но, увы… той самой криминально-знаменитой Хитровки не оказалось как таковой. Не нашёл он ни антикварной лавки Вербицкого, ни трактира «Чёрный ворон», где получил пулю от Малыша. И Хитровку, и то, что прилегало к ней, снесли, а на их месте уже стояли какие-то дома разной постройки, и завершённые, и только начатые. Опять стали одолевать воспоминания, причём совсем не радостные, и не только связанные с Хитровкой. И он быстро зашагал прочь от этих мрачных, теперь уже призрачных мест.
В светлом костюме, такого же цвета шляпе он шёл по широкой зелёной улице. Звенели проходящие трамваи, перекликаясь с гудками автомобилей, цокали копыта лошадей — извозчики всё ещё оставались востребованными.
Погружённый в свои воспоминания, Алексей не заметил небольшой лужи на проезжей части у края тротуара — видимо, ночью прошёл дождь. Именно по этой луже и проехали колёса экипажа, слегка обдав Балезина грязью. Алексей что-то гневно прокричал вдогонку, но извозчик даже не обернулся.
Настроение стало совсем скверным: на светлых брюках грязные пятна явно выделялись. Понимая, что в таком виде стыдно появляться на людях, Балезин, чертыхнувшись, огляделся вокруг. По другую сторону тротуара располагался небольшой парк, а сквозь зелень тополей виднелось что-то похожее на маленькое летнее кафе. Алексей устремился туда. Кафе было почти пустым: две молодые женщины сидели за столиком у окна и пили кофе, да недалеко от входа какой-то толстяк с аппетитом поглощал шашлык.
