После смерти отца Ольга проболела больше месяца, её состояние чем-то напоминало Алексею лето 1919 года, когда он перешагнул порог их дома. Но потом жизнь опять наладилась. Дети росли, учились. Нечастые свободные для Алексея дни он проводил за городом с семьёй.
И соседи, подселённые к Балезиным, как будто переменились. Несколько лет их отношения замыкались на традиционные «Здравствуйте» и «Добрый вечер». А сейчас глава семьи Григорий Аркадьевич Шофман, работник одного из наркоматов, узнав, что Алексей играет в шахматы, каждый вечер зазывал его на кухню сыграть. Иногда сражались до глубокой ночи, пока Ольга или жена Шофмана Фаина Михайловна с недовольным видом не отбирали шахматную доску. Словом, всё шло своим чередом.
Так продолжалось до лета 1936 года. А там в жизнь Алексея Балезина, как часто бывало, опять вмешался случай. В одно из летних воскресений Алексей собрался в пионерский лагерь, где отдыхали Серёжка и Маринка. Обычно навещать детей они ездили на пару с Ольгой. Но в этот раз Ольга приболела, и он поехал один. На обратном пути автобус забарахлил, а потом и совсем заглох. Пожилой шофёр покопался в моторе, ругнулся и вынужден был объявить родителям, следовавшим из пионерского лагеря, что остановка будет на два часа, не меньше.
Погода была тёплая, летняя, и пассажиры, не особенно переживая, разбрелись в лес и на берег речки, протекавшей невдалеке от дороги. Балезин же, пройдя немного вперёд, повернул налево на примыкающую дорогу. Он знал, что совсем рядом находится санаторий, откуда можно позвонить в Москву и сообщить Ольге о вынужденной задержке.
Он открыл массивные ворота подмосковного санатория и не спеша пошёл по длинной прямой аллее, которая заканчивалась у главного корпуса. Там располагалась администрация, а значит, должен быть и телефон. Аллея пустовала: до ужина было ещё далеко, и отдыхающие находились на берегу реки или, как и незадачливые пассажиры автобуса, бродили по лесу в поисках грибов и ягод.
Балезин неторопливо шёл, глядя по сторонам, наслаждаясь певучим шумом густых дубов и лип, посаженных ещё, наверное, лет сто назад владельцем имения, в котором теперь располагался санаторий. Весёлый птичий пересвист струился вдоль аллеи.
Когда он обратил взор вперёд, то вдали на одной из лавочек увидел сидящего человека. Минуту назад его не было. До сидящего было далеко, но обладавший отличным зрением Балезин без труда узнал его. Тот, видимо, тоже узнал Алексея, потому что не отрываясь смотрел в его сторону, как бы говоря: «Ну, подходи, подходи, ты уже засветился».
Расстояние сокращалось. Повернуться и уйти? Этого Алексей, конечно же, не мог себе позволить. Но и мимо пройти он тоже не мог, только, подойдя, присел на лавочку рядом. Они не виделись двенадцать лет, и Балезин знал, что все эти годы тот, кто сидел рядом с ним, лишь эпизодически появлялся в Москве, работая далеко от неё.
Оба молчали. Вокруг по-прежнему шумели дубы, по-прежнему из их густой листвы доносились птичьи трели.
— Почти как в девятнадцатом, только с точностью до наоборот. Тогда, если память мне не изменяет, я подсел к вам, — грустно улыбнулся Юргенс.
Балезин посмотрел на собеседника. Лицо того было приветливым.
— Всё не можете мне простить… — не сразу выговорил он в ответ. Ещё в первые годы совместной работы Алексей отметил две особенности в облике Юргенса. Эдуард Артурович всегда носил строгий костюм-тройку и шляпу того же цвета, а ко всем обращался только на «вы». И сейчас, несмотря на тёплую погоду, он не изменил своей натуре: его костюм и шляпа были светло-бежевыми, летними. Снова молчание.
— Не надоело? — неожиданно спросил Юргенс.
Балезин, конечно же, понял намёк.
— Зачем задавать вопрос, на который заранее знаете ответ? — вздохнул он.
Лицо Юргенса стало ещё более приветливым.
— Ради бога, простите, если задел вас за живое. Но я не сомневался, что работа в службе охраны — не ваша стезя. Ваше призвание — разведка и контрразведка, тем более что вы прошли школу Батюшина.
Балезин разом оживился; в упор посмотрел на Юргенса:
— У вас есть сведения о нём?
— Совсем немного. Он эвакуировался из Крыма в тысяча девятьсот двадцатом, ещё до разгрома армии Врангеля, хотя каких-либо действий против красных не предпринимал. Живёт в Белграде, работает на Высших военно-научных курсах. Пишет статьи по истории разведки Первой мировой войны. Против Советского Союза не выступает. Да и как он может себе это позволить, ведь его сын воевал в Красной армии.
— Николай Степанович знал об этом?
— Несомненно, знал.
— Сын жив?
— Нет, погиб, где-то в Средней Азии в боях с басмачами. А вот жена и две дочери живы, здоровы.
Опять замолчали.
— А если… если его попробовать вернуть к нам? — спросил Алексей.
Юргенс глубоко вздохнул:
— Если бы я решал этот вопрос, я бы его решил именно так. К сожалению, сейчас на многих ключевых постах в органах сидят люди, которые в каждом человеке видят в первую очередь врага.
Наступила пауза. Балезин понял, что разговор пора перевести на первоначальную тему.
— Допустим, я соглашусь. Но как быть с Ершовым? Ведь он не просто мой начальник, мы ещё и друзья.
— С Ершовым я уже говорил насчёт вас.
— Вот как?
— Да-да, говорил, и самым серьёзным образом.
— И что?
— Как он будет возражать, когда речь идёт о помощи республиканской Испании? Сейчас вся страна, затаив дыхание, следит за тем, что там происходит. А для нас, людей военных, Испания — это полигон, где отрабатывают свои действия, как и фашистская Германия. Впрочем, вы и без меня это отлично знаете.
Балезин задумался, с трудом скрывая внутреннее волнение.
— Может, нам поговорить об этом в кабинетных условиях?
— Нет-нет, — запротестовал Юргенс. — Я кабинетам с некоторых пор доверяю меньше, чем природе. Кстати, вы не заметили мою эмку?
Удивлённый Балезин отрицательно покачал головой, а Юргенс даже развеселился.
— Деквалифицируемся, дорогой мой. Я поговорить хотел с вами ещё в пионерском лагере, но не решился — слишком много народу. Тогда я на расстоянии полкилометра решил следовать за вашим автобусом. Когда произошла остановка, я видел, как вы пошли в сторону санатория. Другой более удобный случай и представить сложно. Мне оставалось только быстрым шагом пройти леском наперерез и очутиться вот на этой лавочке.
Теперь уже Балезин улыбнулся, слегка приподнял руки, дав понять, что сражён наповал. Но уже в следующую минуту лица собеседников стали серьёзными.
