В начале марта 1940 года французский физик с мировым именем Жолио-Кюри при встрече с министром вооружений Франции Раулем Дотри сказал, что, по его подсчётам, существующий в Норвегии запас тяжёлой воды дал бы ему возможность завершить работы по созданию первого в мире ядерного оружия. Дотри всё понял и спешно нашёл человека, способного организовать транспортировку тяжёлой воды из Норвегии. Это был лейтенант Жак Аллье, член правления одного из банков Франции, офицер-резервист. Он также являлся внештатным сотрудником Второго Бюро — военной разведки Франции. Следовательно, он мог знать о намерениях немцев, занимавшимися ядерными исследованиями. Кандидатура Аллье подходила ещё и потому, что его банк имел связи с фирмой «Норск Хайдро».
Аллье тайно покинул Париж и в сопровождении ещё трёх сотрудников разведки прибыл в Осло. К тому времени большинству здравомыслящих европейцев стало ясно о захватнических планах Гитлера. Норвегия не была ещё оккупирована, а поэтому Аллье и генеральный директор «Норск Хайдро» Ауберт быстро нашли общий язык и заключили соглашение о покупке 185 килограммов тяжёлой воды. Кроме того, Франции предоставлялось предпочтительное право на всю тяжёлую воду, которая будет в дальнейшем произведена на заводе в Рьюкане.
Всё это не могло пройти мимо германской разведки. И немцы зашевелились, полностью изменив своё отношение к ядерным исследованиям. Представитель концерна «ИГ Фарбен» сообщил лично Ауберту, что его фирма готова дать «Норск Хайдро» весьма важный заказ на производство тяжёлой воды. Но норвежцы ответили отказом.
Вывоз тяжёлой воды представлял весьма непростую задачу. В Европе шла война, и лететь на самолёте на континент, да ещё с таким ценным грузом, было опасно. Но был второй вариант — лететь в Англию. И этот вариант был ещё опаснее, так как между Англией и Германией шла воздушная война. Аллье рассуждал здраво: немцы будут ожидать перелёта именно на континент, и выбрал второй вариант. Зафрахтованный им самолёт с грузом, представляющим множество специальных канистр с тяжёлой водой, проследовал на большой высоте до британского побережья и благополучно приземлился в Шотландии. Без промедления в купе вагона груз был доставлен в Лондон в помещение французской военной миссии, а затем ночью на рыбацком траулере достиг побережья Франции. Англичане об этом ничего не знали.
Но время вносило свои коррективы. Гитлер захватывал одну страну за другой. И с началом оккупации Франции тяжёлая вода вернулась на Туманный Альбион. Теперь уже британцы были в курсе событий, а тяжёлая вода после долгих путешествий надёжно обосновалась в Кавендишской лаборатории в Кембридже.
Подверглась оккупации и Норвегия. Поэтому немцы с мая 1940 года приняли самые неотложные меры по засекречиванию и охране завода тяжёлой воды в Рьюкане.
* * *
Балезин нервничал: сообщений от Механика — такой агентурный псевдоним получил Уго Эриксен — не было. По задумке Алексея-Сержа, раз в две недели по воскресеньям Эриксен-старший наведывался домой в Рьюкан навестить больную мать и брата. Вернувшись в Стокгольм, он должен был в условном тайнике заложить капсулу с сообщением от Уго. Капсула обёртывалась в водонепроницаемую ткань и была особой конструкции. Небольшая, размером со спичечный коробок, она имела свой секрет, который, кроме Балезина, никто не знал. Время шло, а тайник был пуст.
— Ты сам-то веришь ему? — вопрошал Алексея при встрече Виквик. — Может, он давно уже арестован гестапо и работает под контролем?
Балезин заступался за Уго:
— Если бы он работал под контролем, то давно уже сливал бы нам дезу. А он молчит. Или я не прав?
— Да прав ты, прав, — соглашался Макаров. — Но Москва торопит.
Москва действительно торопила. Если сведения о тяжёлой воде правдивы, то и информация (а она поступала из разных источников) о том, что немцы создают атомную бомбу, тоже верна. И повод для тревоги у советского руководства был. В последнее десятилетие перед войной в СССР активно велись работы в атомной области. Тяжёлое положение в начальный период Великой Отечественной войны в значительной мере определило то, что объёмы работ были резко сокращены. Но уже с сентября 1941 года по каналам разведки НКВД и Главного разведывательного управления генерального штаба (ГРУ) Красной армии начала поступать разведывательная информация о проведении в США и Великобритании секретных научных исследований по разработке методов использования атомной энергии в военных целях и создании бомб огромной разрушительной силы. Из сообщений также следовало, что создание атомной бомбы реально, причём ещё до окончания войны, на исход которой она может существенно повлиять.
В конце 1941 года было подготовлено официальное письмо главы НКВД Берии на имя Сталина с информацией о работах по использованию атомной энергии за рубежом и с предложениями по организации таких работ в СССР. Из письма следовало, что кроме американцев и англичан над атомной проблемой работают ещё и немцы. Ничего удивительного в этом не было. Нацистская Германия располагала всеми необходимыми условиями для создания атомного оружия. Она имела значительные производственные мощности в машиностроительной и химической промышленности, в цветной металлургии, а также достаточные финансовые средства. Научный потенциал, несмотря на изгнание видных учёных еврейского происхождения, был тоже очень велик, а накопленных за десятилетия знаний в области физики атомного ядра вполне хватало. Поэтому торопить агентуру с информацией по заводу в Рьюкане у руководства советской разведки были все основания.
* * *
Первое сообщение от Механика поступило в конце января 1942 года. В нём говорилось, что годовое производство тяжёлой воды к началу 1941 года составляло 3 тысячи фунтов, а к началу 1942 года увеличилось до 10 тысяч фунтов (примерно 330 килограммов). Ещё он сообщал, что к апрелю 1940-го французы вывезли весь имевшийся на тот момент запас тяжёлой воды — 185 килограммов.
При первой и пока единственной встрече с Балезиным Уго Эриксен сказал о себе не всё. Намекнув на то, что может уйти в ряды Сопротивления, Уго лукавил — он уже там состоял. Спешно покинув Швецию и вернувшись в родной Рьюкан, он не мог стоять в стороне от борьбы и быстро наладил с единомышленниками нужные контакты. Из работавших на заводе кроме него в рядах Сопротивления состоял один из ведущих инженеров Йомар Друм, которого Уго, в целях конспирации, назвал Балезину Максом Боргеном. Друм, наполовину немец, пользовался у оккупационных властей полным доверием и иногда по работе даже выезжал в Германию. Сведения о производстве тяжёлой воды поступали к одному из лидеров движения Сопротивления «Свободная Норвегия» Лейфу Тронстедту, физику, работавшему до войны в Кембридже.
Уго Эриксен не мог не знать о производстве тяжёлой воды, хоть и не совсем представлял, для чего она идёт. И в этом также лукавил при разговоре с Балезиным. Но почему всё же он, никому не говоря, решился давать сведения советской разведке? Наверное, потому, что судьба войны, а значит, и его Норвегии решалась на Восточном фронте. И ещё Уго очень любил свою мать. Их с братом она воспитывала одна. Отец занимался рыболовным промыслом и однажды из моря не вернулся. Поэтому когда русский, назвавшийся Сержем, предложил деньги, он не устоял — матери нужна срочная операция. Русских Уго встречал в Испании. В перерыве между боями он любил слушать их непонятные для него, но мелодичные песни. Как-то там сейчас, в России?..
