Отдельный отряд особого назначения (ОООН НКГБ СССР), куда был направлен полковник Балезин, занимался подготовкой разведывательно-диверсионных групп для заброски во вражеский тыл по заданиям Ставки, Генштаба и командований фронтов. В состав ОООН входили два мотострелковых полка, две батареи: миномётная и противотанковая, а также роты: парашютно-десантная, инженерно-сапёрная, автомобильная и рота связи. Поэтому ОООН представлял собой ещё и подразделение, способное решать боевые задачи на фронте и в тылу, территория которого ещё недавно была оккупирована гитлеровцами и где ныне активно действовали банды националистов. Особенно это касалось Латвии, Литвы и Западной Украины.
После того как война переместилась за пределы СССР, ответственность при подготовке разведгрупп резко возросла. Опасности провала и гибели подстерегали их ежеминутно. Действовать приходилось в прифронтовых условиях, часто на территориях, обильно насыщенных гарнизонами и превращённых в сплошную линию обороны, в окружении враждебно настроенного населения. Провалов и потерь было немало, но в целом ОООН поставленную перед ним задачу выполнил. При этом в ряде случаев разведгруппы и индивидуальные разведчики входили в контакт с немецкими антифашистами, представителями польского подполья, ощущали их помощь и поддержку.
Балезин непосредственно руководил подготовкой таких групп, а Интернациональный отряд был предметом его особой заботы.
* * *
Сообщение о капитуляции Германии полковник Балезин встретил в Восточной Пруссии. Пили за Победу, орали, стреляли в воздух (несколько человек даже ненароком получили ранения), обнимались и, конечно же, поздравляли друг друга. Настроение у всех было преотличное, и у Алексея тоже. Тем более что он получил несколько писем, из которых следовало, что Ольга и Маринка уже полгода как в Москве, а месяц назад вернулся и Сергей — демобилизовали по ранению. Веселье могло продолжаться ещё долго, но для Балезина оно закончилось уже на следующий день, когда его вызвал командир отряда генерал Орлов, у которого Балезин был заместителем. Отношения между ними были вполне доверительные, если не сказать дружеские.
— Ничего не пойму, — пожал плечами Орлов, держа в руке вскрытый пакет. — Тебе, Алексей Дмитриевич, приказано прибыть…
Он надел очки, достал предписание и едва выговорил название городка, в который надлежало прибыть полковнику Балезину. И опять пожал плечами:
— Ну, ты извини…
— Да ладно, — отмахнулся Алексей. — Мы люди военные. Приказ есть приказ.
И словно в подтверждение содержания пакета на столе зазвонил телефон — тот самый, трубку которого даже генералы берут с почтением и осторожно.
— Генерал Орлов слушает.
Через пару минут, выслушав и поблагодарив за поздравление с Победой, Орлов протянул трубку Алексею. Тот взял и услышал знакомый голос Фитина.
Говорили недолго. Генерал следил за лицом своего зама.
— Ну, что? — с нескрываемым интересом спросил он, когда Балезин положил трубку.
— Всё нормально, кроме одного. Выехать нужно немедленно. Все указания и инструкции получу на месте. А вы, товарищ генерал, — Балезин улыбнулся, — должны обеспечить мне сопровождение.
— Знаю уже. Бери хоть целый взвод.
Через час трофейный опель мчался по добротному немецкому автобану, унося Балезина, шофёра и двух офицеров сопровождения к месту, указанному в предписании. Так полковник Алексей Балезин невольно продлил своё пребывание в поверженном Рейхе, попав в специальную группу, которая занималась вывозом из Германии оборудования и людей, имевших отношение к созданию атомного оружия. Большая группа, руководимая заместителем наркома Завенягиным, состояла не только из учёных, инженеров и организаторов производства. В неё, естественно, вошли представители спецслужб и армии. Начальник службы внешней разведки НКГБ СССР Павел Михайлович Фитин, принимавший участие совместно с Берией в создании и комплектовании такой группы, конечно же, не мог не вспомнить о Балезине, занимавшемся ранее заводом в Рьюкане, где немцы производили тяжёлую воду, и отлично владеющим многими иностранными языками. И что особенно важно, Балезин был профессиональным разведчиком.
Возвращение домой пришлось отложить на несколько месяцев.
* * *
Неужели всё? Алексей поднялся в тамбур вагона. Неужели он едет домой?
Замелькали европейские пейзажи, сначала Австрии, потом Чехословакии. Чистые домики, ухоженные дорожки улиц, гладкие, без выбоин ленты шоссе. Здесь, в отличие от Германии, разрушений почти не было. И ещё: начало декабря, а снега не видать — не то что в России.
Получив приказ прибыть в состав группы, Балезин едва скрывал раздражение — уж больно хотелось домой. Но после того как он узнал, чем будет заниматься группа, раздражение быстро исчезло. Дело было крайне нужное. В СССР, вдогонку Соединённым Штатам Америки, уже велась работа над атомной бомбой. Но тяжелейшая война сделала своё дело: не хватало сырья, лабораторного оборудования, производственных мощностей. Существенную помощь могли оказать немецкие специалисты — те, что остались в советской зоне оккупации.
Большая группа Завенягина разделилась на несколько небольших групп. Первое время Балезин как человек, знакомый с физикой и в совершенстве говорящий по-немецки, переводил для советских физиков материалы и отчёты по лабораторным исследованиям, проведённым в институте Кайзера Вильгельма, в Берлинском и Венском университетах, в лабораториях Лейпцига и Дрездена. Затем переключился на работу по привлечению немецких учёных для реализации советского атомного проекта. И, надо сказать, эта работа была очень и очень непростой. Далеко не все немецкие специалисты желали покинуть свою, пусть разрушенную страну. Приходилось долго уговаривать, настаивать, давать определённые гарантии, ведь немцам пришлось бы забирать и своих сотрудников, и свои семьи. Но были и добровольцы, особенно те, у которых близкие погибли под американскими и английскими бомбами. Надо отдать должное: корифеи немецкой науки работали на совесть. После успешного испытания первой советской атомной бомбы 29 августа 1949 года многие учёные-атомщики из Германии получили высшие советские правительственные награды.
К началу 1946 года из Германии в СССР было вывезено 70 человек, включая 3 профессоров, 17 докторов, 10 инженеров. Естественно, с таким количеством специалистов работал не один Балезин. Но все 12 человек, которых он агитировал, в итоге дали согласие на переезд. Все они запомнились ему, особенно один. Жаль только, что встреча с ним завершилась лишь пятиминутным собеседованием и уточнением ряда деталей. Дело в том, что Макс Фольмер уже дал согласие на работу в СССР, но как специалист рекомендовал ещё и Байерля — конструктора оборудования для производства тяжёлой воды.
Алексей незаметно всматривался в лицо сидевшего напротив Фольмера — оно походило на то, которое он запомнил с фотографии, тайно сделанной на разрушенном заводе в Рьюкане. На той фотографии был и Байерль, но Алексей его помнил не так хорошо, как Фольмера. Прощаясь, Макс Фольмер на минуту задержался в дверях и, обернувшись, робко спросил:
