Одна за другой все основные телесные функции исключались из приличной компании. В последнюю очередь эта участь постигла плевки. Согласно старой традиции, плевок на землю или на пол считался позволительным, если человек «наступал на плевок ногою». В конечном итоге и это было поставлено вне закона, людей приучили сплевывать в носовые платки. Но в середине XIX века даже по поводу такой практики хмурили брови. Согласно поучению 1859 года, «плевать — всех случаях отвратительная привычка. Больше об этом сказать нечего — никогда не позволяйте себе такого». И все-таки даже в начале XX века в прихожих многих домов представителей высших классов стояли плевательницы, куда приходящие с улицы люди могли сплевывать.
Тут ясно видно, что процесс цивилизации направлен на отрицание нашей телесной природы. Во многих случаях нормы приличия стали полностью противоречить возможности радоваться или удовлетворять собственные желания. Мы склонны не замечать этого, поскольку стали настолько социализированными, что больше не воспринимаем правила как нечто навязываемое извне. В нашем обществе большинство детей к десятилетнему возрасту лучше контролируют свое поведение и усваивают больше правил, чем человек зрелого возраста пять столетий назад. Такова цена, которую мы платим за цивилизованность.
* * *
Рассматривая старые руководства по приличным манерам, трудно избежать впечатления, что все мы невероятно подавлены. В наши дни авторы журнальных рубрик полезных советов регулярно рекомендуют женщинам поесть перед тем, как отправляться на званый ужин, чтобы в ресторане они могли деликатно откусывать пищу крошечными кусочками, дабы не походить на свиней. Несложно предположить, какие последствия может вызвать мода на диеты и вегетарианство, в частности, уже наблюдается распространенность булимии как результата действия этой структуры психического подавления. Женщины все более подавляют собственные желания и начинают превращать контроль приема пищи в фетиш. Разве трудно после этого предположить, что все наше общество страдает неврозом аналогичного типа?
Столь мрачные оценки цивилизации выглядят вполне убедительными благодаря существованию нацизма, примечательного своим безумием. Стремление к истреблению евреев было настолько упорным и всепоглощающим, что ради этой идеи было позволено подвергать риску немецкие военные операции. Кроме того, антисемитская пропаганда вовсю использовала образы заразных болезней и грязи, дабы оправдать цель — сделать Германию Judenrein, т. е. «свободной от евреев». Учитывая откровенно «анальный» характер немецкой культуры, можно охарактеризовать нацизм как своего рода невроз одержимости.
Многие радикалы 1960-х начинали свою деятельность, занимаясь критикой фашизма на основе психоанализа. Книга австрийского психолога Вильгельма Райха «Психология масс и фашизм», пожалуй, является классикой этого жанра. Представители ранней франкфуртской школы, особенно выдающийся немецкий философ Теодор Адорно, приложили немало сил, разрабатывая теорию психического расстройства авторитарной личности в попытках объяснить психологические корни фашизма. И конечно, опыт европейского фашизма лег в основу всех трудов Герберта Маркузе, самый важный из которых — «Эрос и цивилизация». К концу десятилетия эта психоаналитическая интерпретация фашизма стала очень распространенной, а концептуальный альбом рок-группы Pink Floyd «Стена» способствовал росту популярности этой теории (для тех, кто не в курсе: «стена», о которой идет речь, символизирует супер-эго).
Во всех этих фрейдистских прочтениях фашизма примечательно одно: они не трактуют данное явление как некое отклонение от нормы или возвращение в варварство. Такая страна, как Россия, всегда считалась отсталой, и потому Сталина легко было счесть просто за негодяя, а коммунистический авторитаризм — за некий тип примитивизма. Но Германия не была периферийной страной. Немецкая нация повсеместно считалась самой культурной и наиболее рациональной в Европе. (Как-никак, это та самая нация, которая дала нам Иммануила Канта и Иоганна Себастьяна Баха.) Так что многие критики отказывались рассматривать нацизм как отклонение от пути европейского Просвещения. По их мнению, нацизм являл собой результат естественной эволюции современного общества. Может быть, это было сумасшествие, но оно не было случайностью и являлось выражением неотъемлемого противоречия в природе цивилизации.
Поэтому по окончании Второй мировой войны многие считали нацизм трагической кульминацией западной цивилизации. Начало последовавшей вскоре гонки ядерных вооружений между США и СССР лишь усилило это впечатление. Холодная война интерпретировалась как форма сублимированной агрессии, вызванной отречением от инстинктов, к которому нас вынудило массовое общество. Так, Маркузе утверждал, что «концентрационные лагеря, массовое истребление людей, мировые войны и атомные бомбы вовсе не «рецидив варварства», а безудержная реализация достижений современной науки, технологии и власти».
В этом высказывании поражает то, что усматривается неразрывная связь между фашистской Германией и современным американским обществом. Для Маркузе концентрационные лагеря и ядерное оружие служили всего лишь двумя разными проявлениями одного и того же основополагающего психологического феномена. Люди агрессивны по своей природе. В нас есть инстинкт смерти, желание убивать. Общество вынуждает нас подавлять этот инстинкт. Когда этот контроль успешен, инстинкт эффективно сублимируется, и супер-эго сохраняет контроль над индивидом. Таким образом, мы можем рассматривать развитие классического военно-промышленного комплекса как некую форму суррогатного удовлетворения желания. Если это не помогает, то мы имеем диктатуру, войны и геноцид.
Так что, когда хиппи назвали правительство США «государством свиней-фашистов», они ни на йоту не кривили душой. Хотя сравнение тоталитарных государств и капиталистических демократий может показаться несколько надуманным, с точки зрения фрейдизма легко увидеть, что и те и другие могут быть пунктами одного континуума. Согласно этому анализу, все институты «свободы» на самом деле представляют собой лишь формы суррогатного удовлетворения желания. Важнее всего то, что материальное богатство, производимое капиталистической экономикой, считалось таким суррогатом. Богатство нашего общества стало возможным только благодаря массовому производству, которое требует, чтобы рабочие подчинялись тирании сборочной линии. Механическое производство требует механизации человеческого тела, для чего, в свою очередь, требуется усиленное подавление нашего сексуального влечения. Таким образом, капитализму требуется деэротизация работы и армия рабочих, отчужденных от своей фундаментальной сексуальной природы. Как писал Антонио Грамши, «новый тип человека, которого требует рационализация производства и работа, не может быть создан до тех пор, пока сексуальный инстинкт не будет надлежащим образом регулироваться, а также рационализироваться». Чтобы регулировать сексуальное влечение наилучшим образом, нужна «репрессивная сублимация», трансформирующая его в ненасытную потребность суррогатного удовлетворения — такого как приобретение потребительских товаров.
Это объясняет, почему, несмотря на существующую в нашем общество сексуальную свободу, к ней непременно прилагается обязательная нагрузка в виде потребительских товаров. В этой связи Теодор Роззак заявил, что журнал Playboy — всего лишь предательская пародия на «свободу, радость и самореализацию». Откровенно пропагандируя потребление, он стал «незаменимым средством социального контроля под властью технократии». «Впрочем, при нацистах, — писал Роззак, — куртизанки в молодежных лагерях использовались для той же цели, что и заключенные в концентрационных лагерях: члены правящей элиты, отличавшиеся причудами, получали возможность свободно реализовывать свои влечения».
