Часто можно наблюдать, как общество тем или иным способом стремится обеспечивать соблюдение социальных норм. Люди демонстрируют свое возмущение тем, кто перебивает их, лезет без очереди или блокирует перекресток, когда горит красный свет. Все это — способы выражения недовольства общества, наказания нарушителей. И все же тот факт, что правила навязываются, не означает, что они репрессивны или обязательно приводят к невыносимому ограничению индивидуальной свободы. Всегда при возникновении проблемы коллективных действий будет рождаться желание своевольничать. Если все остальные готовы терпеливо ждать в очереди, то побуждение пролезть вперед даже усиливается. Для того чтобы поддерживать систему всеобщего блага, требуется определенный социальный контроль, т. е. наказание за нарушения. Однако это не означает, что все социальные нормы являются тиранией, а те, кто их соблюдает, конформисты или трусы. Такие люди еще известны под названием «порядочные граждане». Так что важно разграничивать акции протеста, направленные против бессмысленных или устаревших условностей, и действия, которые нарушают оправданные социальные нормы. Другими словами, мы обязательно должны различать понятия «диссидентство» и «девиация». Диссидентство подобно гражданскому неповиновению. Оно проявляется, когда люди в принципе согласны играть по правилам, но искренне, из лучших побуждений возражают против специфического содержания имеющегося набора правил. Они демонстрируют неповиновение, невзирая на последствия, к которым могут привести их действия. Девиация же проявляется, когда люди нарушают правила по своекорыстным мотивам. Иногда бывает очень трудно отличить одно от другого, потому что люди часто стараются выдать девиантное поведение за диссидентство. Это происходит, в том числе, и из-за добросовестного заблуждения: многие люди, демонстрирующие девиантное поведение, искренне верят в то, что поступают как диссиденты.
Например, в 1960-х годах многие социальные нормы, касавшиеся отношений между полами, постоянно подвергались критике. Традиционная мужская галантность означала демонстрацию несколько преувеличенной озабоченности здоровьем и благополучием женщин: открывание для них дверей, предложение собственного плаща в ненастную погоду, плата за даму в ресторане и т. д. Феминистки утверждали, что подобные правила вовсе не служат интересам женщин, а лишь укрепляют заблуждение, что женщины беспомощны и неспособны позаботиться о себе. И тогда многие начали отказываться от такого поведения, устанавливая нормы, основанные на равноправии. Однако такое диссидентство сопровождалось изрядным количеством самых настоящих девиаций. Мужчины восприняли критику своих обязанностей как позволение поступать по произволу. Возникла печально знаменитая эпидемия грубого мужланства. Вместо того чтобы найти альтернативные способы выражения заботы и уважения к женщинам, многие вообще перестали уделять элементарное внимание к потребностям женщин. Для этих мужчин понятие равенства означало: «я забочусь о себе, она — о себе».
Идеологи контркультуры отреагировали на такое заблуждение позитивно. Один из способов выразить основополагающую идею контркультуры — это констатировать, что она стерла разграничение между девиацией и диссидентством (или, точнее, на чала считать любую девиацию диссидентством). Иначе как можно объяснить, что многие люди ставили знак равенства между движением за гражданские права чернокожих Мартина Лютера Кинга и увлечением «харлеями», «беспечными ездоками», а также контрабандой кокаина? Свобода противостоять тирании, бороться против неравноправия не является эквивалентом свободы поступать в угоду личным интересам. Однако контркультура упорно игнорирует это разделение.
Интересно сравнить политические программы Мартина Лютера Кинга и Эбби Хоффмана. В своем знаменитом «Письме из бирмингемской тюрьмы» (Letter from Birmingham City Jail), написанном незадолго до его убийства в 1968 году, когда он находился в заключении за участие в марше за гражданские права в Алабаме, Кинг красноречиво разъясняет разницу между девиантным поведением и диссидентством: «Я никоим образом не призывал к тому, чтобы уклоняться от закона или бросать ему вызов, как сделали бы оголтелые сегрегационисты. Это привело бы к анархии. Тот, кто нарушает несправедливый закон, должен делать это открыто, с любовью… и готовностью понести наказание. Я заявляю, что человек, нарушающий закон, о несправедливости которого свидетельствует его совесть, и добровольно несущий наказание, находясь в тюрьме, дабы пробудить совесть окружающих, на самом деле выражает самое высокое уважение к закону».
Сравните это с политикой йиппи. Официально термин yippie считался сокращением от Young Internationalist Party, хотя Хоффман утверждал, что название его организации родилось, когда он и несколько друзей, накурившись конопли, катались по полу и вопили: «Yippee!»
[18]
В 1968 году в Чикаго, во время проведения национального съезда Демократической партии США йиппи устроили серию хулиганских акций и прославились тем, что предлагали выдвинуть на пост президента свинью, подмешать в систему чикагского водоснабжения ЛСД, а также пытались организовать массовое соблазнение делегатов вместе с семьями и угощение их дозами «кислоты».
Это диссидентство или девиантное поведение? Существует очень простой тест, позволяющий отличить одно от другого. Это может показаться старомодным, однако по-прежнему полезно задать простой вопрос: «Что произойдет, если все будут делать это? Станет ли мир лучше и справедливее?» Если ответ отрицательный, у нас есть основания для сомнений в диссидентстве. Как мы увидим далее, контркультурный бунт очень часто не проходит этот простой тест.
* * *
Сделанный анализ позволяет нам ясно увидеть серьезную ошибку Фрейда, допущенную при рассмотрении отличий цивилизации от варварства. Проблему можно ясно представить, если сравнить фрейдистский анализ «естественного состояния» человечества с анализом Томаса Гоббса. Фрейд искренне согласился с мнением Гоббса о том, что без правил и установлений, руководящих поступками цивилизованного человека, жизнь была бы «одинока, бедна, беспросветна, тупа и кратковременна». Хотя первобытный человек обладал большей свободой для следования инстинктам, Фрейд утверждал, что «его возможности для наслаждения этой свободой в течение какого-то периода времени были ничтожными». Однако в отличие от Гоббса Фрейд заявил, что ненадежность естественного состояния человека показывает одно важное свойство человеческой психики. Учитывая наличие явной выгоды от совместной кооперации, утверждал Фрейд, ненадежность естественного состояния показывает, насколько могущественны инстинкты агрессивного или жестокого поведения.
В книге «Недовольство культурой» Фрейд пишет, что «в результате врожденной враждебности человеческих существ цивилизованное общество постоянно находится под угрозой распада. Выгода совместной деятельности не удерживает его в целостности; инстинктивные влечения сильнее, нежели разумные интересы». Этот аргумент имеет изъян, однако этот изъян в высшей степени поучителен. Фрейд замечает, что совместная работа для нас в огромной степени выгодна. Таким образом, рассудок говорит нам, что следует вести себя в цивилизованной манере и выполнять собственную роль в работе над совместными проектами. Тот факт, что у нас очень часто не получается совместная работа, показывает: наши антиобщественные тенденции — наши агрессивные инстинкты — чрезвычайно сильны. Если бы эти «инстинктивные страсти» не были столь могущественными, они бы не преобладали над нашей заинтересованностью в огромной выгоде от кооперации. Безусловно, задача по построению цивилизации поистине колоссальна, так как нам нужно искать способы подавления этих чрезвычайно мощных инстинктов.
