Военные расходы имеют хорошо известную тенденцию перерастать в гонку вооружений. На первый взгляд, подобные результаты кажутся совершенно иррациональными.
И все же соперничающие партии зачастую оказываются в безвыходном положении именно из-за гонки вооружений: хотя бремя для населения становится все тяжелее, все труднее становится прекратить эту гонку. Вот почему многие небогатые страны мира вынуждены тратить огромную долю своего валового внутреннего продукта (ВВП) на вооружения. Например, Эритрея и Эфиопия год за годом тратят все больше денег на вооружение из-за нерешенного спора о границе. Несмотря на массовый голод и отсутствие элементарных госструктур, Эритрея в год тратит на вооружение по 25 % и более от ВВП. И конечно, все наслышаны о причине всеобщей гонки вооружений: холодной войне между США и СССР. В конце концов Советский Союз довел себя до банкротства из-за затрат на оборону. И даже через пятнадцать лет после его распада США сохраняют астрономический уровень военных затрат, они тратят на оружие столько же, сколько остальные страны мира вместе взятые.
Важно отметить нерациональность подобных гонок. В 1960-х годах, когда холодная война набрала обороты, логика конфликта осознавалась людьми недостаточно ясно. Казалось, что политики и военные лидеры несколько тронулись умом (или что государство целиком попало под влияние военно-промышленного комплекса). Огромное влияние имели различные фрейдистские анализы этого безумия. Гонка вооружений предлагалась в качестве примера того, как наши агрессивные инстинкты пересиливают способность к рациональному мышлению. Популярный голливудский боевик 1964 года «Доктор Стрейнджлав» стал классической иллюстрацией подобных взглядов (как обычно, в нем были проведены параллели между подавлением сексуальности, германским фашизмом и американской эскалацией гонки ядерных вооружений). Считалось, что накапливание оружия, в сущности, представляет собой форму сублимированной агрессии. Постоянное увеличение количества вооружений и финансового бремени можно было объяснить как невротическую реакцию на дисциплину, навязываемую обществу системой военного производства. Необходимость иметь все большее количество оружия означает более строгую дисциплину на заводе и нарастание трудностей с удовлетворением желаний. Такое усиление психического подавления порождает повышение агрессивности и, стало быть, потребность в еще большей сублимации — т. е. в еще большем количестве вооружений. Влияние одного на другое порождает эскалацию гонки вооружений, кульминацией которой неизбежно станет ядерный холокост.
С точки зрения фрейдизма гонка вооружений свидетельствует о некоей глубинной особенности человеческой природы. Тот факт, что люди ощущают потребность в изготовлении атомных бомб, показывает, насколько страшные инстинкты живут в нас. Получается, что раз мы желаем использовать это оружие друг против друга, то, несомненно, мы очень жестокие создания.
Но анализ по Гоббсу опровергает утверждение, будто гонка вооружений свидетельствует о наших внутренних агрессивных тенденциях. Есть вероятность, что две страны начнут вооружаться, не имея никаких серьезных планов нападения друг на друга; каждой из них достаточно уверенности, что другая страна намеревается сделать это. Именно это отсутствие доверия инициирует гонку вооружений. Одна страна начинает накапливать оружие, чтобы защититься от вероятной угрозы. Вторая страна воспринимает это как угрозу и увеличивает собственные траты на вооружение. И история повторяется, каждая из сторон воспринимает оборонительные меры другой как приготовление к нападению. Важный момент заключается в том, что, как и в дилемме арестанта, в любом случае происходит эскалация гонки вооружений. Так, и СССР, и США на всем протяжении холодной войны заявляли, что их военные приготовления имеют чисто оборонительный характер. Но поскольку ни та, ни другая сторона не верили друг другу, отсутствие агрессивных намерений нисколько не мешало продолжению процесса.
Теперь, когда холодная война позади, можно сказать, что анализ по Гоббсу в сущности был верен. Если бы фрейдистский анализ оказался правильным, то холодная война никогда бы не кончилась (во всяком случае не окончилась бы так, как это произошло в действительности). И СССР, и США мотивировали свое поведение не столько ненавистью друг к другу, сколько боязнью намерений противоположной стороны. Все, что потребовалось для окончания конфликта, — это, по сути, одностороннее решение Михаила Горбачева прекратить затянувшийся процесс. Поступив так, он показал, что гонка вооружений основывалась не на агрессии между двумя сторонами, а на отсутствии доверия друг к другу.
Какое мы можем сделать из всего этого заключение? Фрейд утверждал, что цивилизация порождает несчастливость, подавляя ряд наших самых сильных инстинктов. Каковы свидетельства того, что нам свойственны эти инстинкты? Самое яркое подтверждение — когда людям дают волю действовать как им заблагорассудится, ситуация быстро оборачивается насилием. Согласно Фрейду, это показывает, что на некоем фундаментальном уровне все мы — кровожадные создания. Гоббс предлагает гораздо более простое объяснение. Зачастую люди плохо обходятся с окружающими не из-за желания причинить им страдания, а чтобы избежать плохого обращения с ними самими. Это подобно ситуации с разводящейся супружеской парой: муж и жена расходятся не из-за того, что испытывают неприязнь друг к другу, а потому, что каждый убежден: партнер готов развалить семью. И каждый из супругов предпочитает сделать это первым, чтобы не стать «жертвой». Их проблема заключается в отсутствии взаимного доверия.
Контраст между анализами по Гоббсу и по Фрейду напоминает нам, что даже глубокие психологические объяснения явлений не всегда оптимальны. Иногда сигара — это просто сигара. А ракета — просто ракета. Несуразности, вроде военной эскалации, можно объяснить и без доводов о «внутреннем ребенке», жаждущем творить разрушения. Конечно, ядерная эскалация — это нежелательный результат, но его причиной явилась рациональная реакция на ситуацию, характеризировавшуюся недоверием и страхом. Получается, что для прекращения гонки вооружений, для того, чтобы на смену тенденции к обоюдному уничтожению пришел здравый смысл, не потребовалось подавлять наши инстинкты. Если обязательное для выполнения решение приводит к нужной степени доверия, то нет причин, чтобы это решение не было с энтузиазмом принято обеими сторонами.
Обобщая, можно сказать: аргументы Гоббса показывают, что не все правила плохи, и не все люди, их соблюдающие, являются всего лишь угнетаемыми конформистами. Существует средний путь между невротичной потребностью к порядку полковника Фиттса и детским отвержением всяческих норм Лестера Бернама. Есть возможность быть нормальным, хорошо адаптированным к обществу взрослым, просто выполняя правила, действующие ради общего блага, и при этом сознательно отвергая несправедливые нормы. Однако именно такой вариант упорно отвергается контркультурными критиками.
* * *
Мы легко забываем, до какой степени наша повседневная жизнь определяется правилами. По большей части мы настолько хорошо социализированы, что мысль о нарушении правил даже не возникает. И поскольку мы, как и почти все прочие люди, совсем не думаем о том, чтобы их нарушать, ощущение, что вообще существуют какие-то нормы, быстро утрачивается. Однако они действительно существуют. Если вы хотите вспомнить об этом, попытайтесь что-нибудь нарушить. Например, когда вы окажетесь в автобусе, попробуйте сесть кому-нибудь на колени. Или, когда придете в магазин, поторгуйтесь с продавцом, чтобы купить пакет молока подешевле. В переполненном лифте попробуйте встать лицом к задней стенке. Или влезьте без очереди в кассу кинотеатра. Попробуйте пристально посмотреть в глаза проходящим по улице. Люди не просто будут удивлены, они очень обеспокоятся. На такое отклонение от социальных норм обычно следуют самые разнообразные реакции: от выражения неодобрения до стремления немедленно наказать вас как нарушителя.
