Бездумный экзотизм, показанный в фильме, приводит к некоторым чертовски забавным сценам. Рай оказывается потерянным, когда один из членов коммуны погибает от зубов акулы, пробравшейся в лагуну, и позже той же ночью все устраивают импровизированную похоронную церемонию у костра. Один молодой человек со светлыми дредами и гитарой принимается играть классическое вступление к «Песне об освобождении» Боба Марли. Снисходительность сцены, в которой белый человек с дредами поет песню об освобождении от рабства, такова, что по сравнению с ней благодарность Аланис в адрес Индии кажется по-настоящему душевной. Однако для контркультуры это в порядке вещей. Основная мысль, к которой подталкивают зрителя: дома эти люди подвергались такому же угнетению, как рабы, и жизнь в островном рае, где нет надоедливых тайцев, все время старающихся что-то им продать, — это чудо, сравнимое с давней мечтой растафариан
[23] освободиться из «Вавилона» и вернуться на свою родину в Эфиопию.
* * *
Современный путешественник оказывается, в конце концов, перед серьезной дилеммой. С одной стороны, страсть к экзотике, превращающая путешествия в позиционное благо и заставляющая серьезных путешественников постоянно стараться опережать волну массового туризма, порождается самообманом, дисбалансом власти и эксплуатацией. С другой стороны, когда волна туризма проходит по ранее нетронутому району, местная экономика полностью преображается в ожидании новых визитеров. Антиматериалистическое стремление, изначально подталкивающее людей к поискам экзотических мест, вовлекает все больше и больше регионов в глобальную экономику.
Кажется, нет никакой возможности избежать альтернатив. Массовый туризм отвратителен, нелеп и связан с эксплуатацией. Удовольствие от знакомства с якобы экзотическими местами омрачается осознанием того, что постоянные поиски аутентичной связи с миром путем бегства от современности есть не решение проблемы, а ее причина. Даже если просто оставаться дома, это становится нарушением подразумеваемой межкультурной экономической сделки. Куда же податься путешественнику с добрыми намерениями?
Одной из форм путешествий, которая редко упоминается социологами и другими исследователями туризма (или никогда не упоминается), являются деловые командировки. Однако можно говорить о таких поездках как об истинно аутентичной и неэксплуатационной форме путешествий. Для многих туристов, особенно тех, кто заинтересован (даже неосознанно) в экзотике, проблема состоит в том, что они слишком сосредоточены на социальной психологии опыта путешествия, а не на самом опыте.
То есть вместо того чтобы выбрать место назначения, основываясь на относительно объективных критериях — комфорт, красоты, достопримечательности, цены, дружелюбие местных жителей и т. д., они выбирают места назначения, основываясь на том, насколько они «аутентичны» или «экзотичны» и сколько социального капитала будет получено в постоянном поиске средств для выделения на фоне массы. Ценность места назначения зависит от того, как много «цивилизованных» уже там побывало и насколько мало подготовлены местные жители к появлению гостей. Озабоченность этим символическим аспектом туризма трансформирует потенциальные места назначения в позиционное благо.
Командировки же не сопряжены ни с одной из этих проблем. В отличие от охотника за экзотикой, старающегося тратить как можно меньше денег, чтобы не превратить в товар местные отличия, командированный приезжает в чужую страну по приглашению местных жителей. Командировка означает смещение от символического к материальному. Командированный не ищет ни духовного смысла, ни позиционных благ, даже не ищет интересных зрелищ, а целью его путешествия является торговля — торговля, которой в принципе не обязательно быть вуайеристической или связанной с эксплуатацией. Здесь может иметь место конкуренция — скажем, между иностранными фирмами, борющимися за долю на иностранном рынке. Но в отличие от скачкообразных волн туристов, порожденных теми личностями, кто путешествует ради приобретения социального капитала, это конкуренция такого рода, которая полезна местным жителям, так как они получают возможность заключить более выгодную сделку. В конце концов, возможно, единственная «аутентичная» форма путешествий — это деловая командировка. Все остальные путешественники — просто туристы.
* * *
Нигде искус экзотизма не проявляется ярче (и не приносит больше доходов), чем в бурно развивающейся индустрии «альтернативной медицины». В любом городе Северной Америки с населением более чем несколько тысяч жителей уже имеется полный комплект практикующих натуропатов, рэйки-целителей, гомеопатов, специалистов по целительству хрусталем и магнитотерапии. Подобно альтернативным видам спорта, альтернативной музыке и альтернативной культуре в целом, альтернативная медицина означает большие деньги. В 1997 году американцы потратили примерно $30 млрд на услуги по альтернативному лечению. (Для наглядности отмечу, что «социализированная» система медицины Канады в 1997 году обошлась ее правительству в $55 млрд и обеспечила базовое разностороннее медицинское обслуживание каждому гражданину страны.)
Концепция альтернативной медицины, в сущности, является побочным продуктом критики массового общества. Согласно ей, система здравоохранения является всего лишь ветвью «техноструктуры», подобно системе образования или пенитенциарной системе. Больница как институт имеет все черты массового общества. Фактически она запросто может предстать кошмаром власти технократии. Больница — это бездушный бюрократический институт, в котором пациентов буквально заносят в компьютерный банк данных при поступлении, присуждают им номер и выдают идентификационный браслет. Внутренняя структура этой организации характеризуется классовым расслоением, и каждая группа носит соответствующую униформу. Врачи (в основном мужчины) отдают распоряжения медсестрам (в основном женщинам). В целом подход к лечению способствует технологическому вмешательству и инструментальному контролю болезни. Диагноз и методы лечения почти полностью основываются на статистическом анализе, а не конкретном состоянии конкретного пациента. Если вы хотите почувствовать себя винтиком в механизме, просто отправьтесь в больницу.
Многие критики массового общества сочли институциональный стиль медицинской системы настолько зловещим, что начали подвергать сомнению реальность болезни. Подобно тем, кто подвергает сомнению реальность душевных заболеваний, многие критики начали задаваться вопросом: действительно ли пациенты настолько опасно больны и не является ли больница всего лишь частью заговора для контроля населения через «медицинизацию» отклонений от социальных норм. Во многом успех самой современной медицины поспособствовал такой критике благодаря ликвидации и излечиванию самых опасных заболеваний.
При подобном раскладе гораздо проще усомниться в серьезности этих заболеваний — ведь они больше не присутствуют в нашей повседневной жизни. Мы понятия не имеем, каково было жить в Европе, когда чума проносилась через город, уничтожая половину населения. Это прекратилось благодаря пенициллину. Мы понятия не имеем, каково было взрослеть в мире, где люди были вынуждены периодически бежать из города от эпидемий оспы.
