– Говорили о нем, – кивнул Львов. – Евсеев
[58] рассказывал. Совершенно неинтересный тип. Нет, то есть как художник – мое почтение. Он из «передвижников» и пишет… – Тут Глеб поднял большой палец. – Во пишет! Мы с Сашкой и Лешкой на его выставке были – класс! Ну а в политику сдуру полез: нечего ему там делать… – Львов закурил и продолжил: – Ты сходи к нему – он тебя на Ерандакова и выведет…
…Полковник Ерандаков удивился, услышав от сотрудника, что с ним желает увидеться генерал-лейтенант Анненков. Разумеется, эта фамилия ему хорошо известна: после скандального интервью всем газетам
[59] «Андреевский есаул» не мог не попасть в поле зрения контрразведки. Ерандаков отрядил троих самых толковых агентов на постоянную слежку за странным генералом и целую неделю получал подробные отчеты о том, где Анненков бывал, что делал и с кем… А на следующую неделю вместо отчетов он получил своих агентов. Живых, хотя и несколько помятых, а к тому же – изрядно продрогших. Их конвоировал из Тосно десяток анненковских казаков, которые гнали агентов пешком всю дорогу. Конвоиры ничего не сказали, только передали ошалевших филеров охране здания, развернулись и ускакали наметом, расшвыривая в стороны снежные комки. Сами же агенты почти ничего сообщить не смогли: их скрали ловко и профессионально, некоторое время допрашивали в комнатах без окон, причем так, что лиц допрашивавших им разглядеть не удалось. Единственное, чем неудачливые шпионы смогли обогатить родное Управление, оказалась странноватая фраза, несколько раз повторенная казачьим вахмистром перед началом марша Тосно – Петроград: «Шаг вправо, шаг влево – побег, прыжок на месте – попытка улететь, а конвой стреляет без предупреждения!»
Этих данных явно не хватало, чтобы составить сколько-нибудь разумный портрет странного и строптивого генерала. Попытки же разговорить своих земляков из Георгиевской Особой в «Донском курене» тоже не дали никаких результатов. Казаки в курене говорили о своем «атамане» с восторженным придыханием, но не сообщали о нем практически никаких подробностей. Или сообщали подробности такого свойства, что Василий Андреевич только руками разводил.
Из казачьих рассказов следовало, что атаман – сверхчеловек. Ради своих подчиненных дерется почище, чем тигрица – ради своих тигрят. Врагов режет лично, да еще и с какой-то лихостью и даже эдаким удовольствием, а уж сколько он перерезал… Если верить этим рассказам, то немцев скоро и вовсе не останется, если атаман не угомонится! И каждому своему бойцу атаман – покровитель, учитель, защитник, наставник и так далее. Одним словом – отец родной.
Еще одной особенностью Анненкова явились так называемые «особисты» или «секретчики». Генерал-лейтенант организовал у себя в дивизии «Секретный отдел» – натуральную собственную службу контрразведки, но ни о ее численности, ни о людях, служивших в ней, никто ничего толком не знал. Да и сам Ерандаков ничего бы не знал, если бы не получал от этого «Особого отдела» раз в месяц отчета о проделанной работе. А однажды те же самые неразговорчивые казаки из «Особой сотни атамана Анненкова» доставили в его службу упакованного в мешок человека. К доставленному прилагались протоколы допросов, перечень известных пленнику явок в Питере, шифровальный блокнот и много еще чего. На сопроводительных документах красовалась подпись начальника штаба Георгиевской Особой, генерала-майора Львова, но Ерандаков четко осознавал: такие дела не делаются без ведома командира дивизии…
И вот теперь этот человек, который до сих упорно избегал всяческих контактов с его службой, сам смиренно ожидал в приемной. И что сие значит? Какого черта понадобилось «Андреевскому есаулу», счастливому кавалеру старшей цесаревны в контрразведке?..
– Попросите его превосходительство, – распорядился полковник и приготовился ожидать.
Генерал Анненков умудрился в очередной раз поразить Ерандакова, потому что вошел практически одновременно с выходившим дежурным штабс-ротмистром. Быстрым взглядом окинул кабинет, твердым шагом подошел к столу:
– Здравствуйте, Василий Андреевич. Надеюсь, что не отвлекаю вас от важных дел.
– Здравия желаю, ваше превосходительство, – козырнул Ерандаков, но Анненков, приятно улыбнувшись, попросил «без чинов».
– Чем обязан, Борис Владимирович? Нашу службу фронтовики обычно не жалуют…
– И очень глупо делают, – Анненков был сама любезность. Достал из кармана портсигар, с выложенной мелкими бриллиантами монограммой. – Позволите? И угощайтесь, прошу вас, Василий Андреевич. Так вот, лично я всегда с уважением относился к вашей деятельности, полагая ее одной из важнейших составляющих военного искусства…
Офицеры закурили, и генерал продолжил:
– Вас, разумеется, интересует: какого черта «Андреевский есаул» приперся в контрразведку?
Ерандаков непроизвольно слегка подернул плечом: Анненков угадал почти дословно, словно мысли прочитал. И хотя движение было легким, почти неуловимым, Борис Владимирович его заметил. Заметил и улыбнулся. Широко, открыто, по-доброму:
– Не волнуйтесь, друг мой. Я не читаю мыслей, в отличие от многоуважаемого Григория Ефимовича. Просто я – офицер и хорошо представляю себе, что думает мой товарищ по оружию при появлении пусть и чужого, а все же начальства. Особенно – в больших чинах, да еще и со связями, могущими изрядно попортить жизнь. Бывал и я в подобных ситуациях…
Василий Андреевич улыбнулся и кивнул головой:
– Вы, Борис Владимирович, со мной, как Шерлок Холмс с небезызвестным доктором Ватсоном. Объяснили – все просто…
– Однако же, – посерьезнел вдруг Анненков, – полагалось бы наоборот. Должно бы вам выступать в роли великого сыщика и дедуктора. Потому что я пришел к вам как обычный проситель, – и с этими словами генерал резким движением раздавил папиросу в простенькой чугунной пепельнице. – Растолкуйте мне, Василий Андреевич: как так выходит, что спекулянты, наживающиеся на крови наших солдат, обворовывающие армию, не просто на свободе, а еще и жируют, и жизнью наслаждаются? Неужели вы и ваша служба не сможет прилепить к такому «герою тыла» связь с каким-нибудь выявленным агентом Вильгельма или Франца-Иосифа? И вкатить субчику лет двести Сахалина, если уж пеньковый столыпинский галстук
[60] никак не примерить?
Ерандаков ожидал от странного генерала чего угодно, но вот так вот, в лоб?! И вопрос вроде бы детский, из разряда: «Папенька, отчего как суббота
[61], так обязательно дождь идет?» Но с другой стороны, вполне логичный интерес фронтового генерала, который проливает кровь и свою, и своих солдат, а тут такой Содом и Гоморра творятся. Вот только, несмотря на любезные улыбочки, глаза у Анненкова остаются холодными, умными, так что на простой «вполне логичный интерес фронтовика» его вопрос как-то не тянет…
