В результате этих занятий Александра в паре учебных схваток показала, что даже тренированным теми же инструкторами штурмовикам она вполне может доставить массу неприятностей – оптом и по дешевке. Никто из георгиевских кавалеров просто не ожидал, что милая улыбчивая девушка вполне может засветить изящным башмачком в болевую точку на колене или резко ткнуть сильным пальчиком привыкшей к скальпелю и зажиму руки в соответствующую точку на шее, груди или за ухом.
Компании разъехались. Цесаревна, Анненков и их сопровождающие поселились на Головинском проспекте в Воронцовском дворце, где проживал наместник Кавказа великий князь Николай Николаевич Романов. Встретились родственники несколько суховато, но внешний политес соблюдали строго, так что некое напряжение между княжной и князем было заметно лишь внимательному наблюдателю.
Зато самого Анненкова князь принял более чем благосклонно и, показывая свое расположение, несколько раз приглашал на охоту и обеды, где много расспрашивал о тактике дивизии и о прорыве немецких укреплений на Западном фронте, который наделал в военных кругах много шуму.
К огромному сожалению Бориса, передвигался «Злой гений русской армии» только в сопровождении многочисленной и неплохо подготовленной охраны. Этих черногорских паладинов, а именно оттуда происходили все телохранители великого князя, приставила к мужу его супруга – Анастасия Черногорская. Анастасия произвела на Бориса двоякое впечатление. С одной стороны, она, без сомнения, была неплохо образованной и весьма прогрессивной дамой, но с другой – соединяла в себе это с дремучим мистицизмом и верой во всё потустороннее. Именно сёстры Анастасия и Милица свели Григория Распутина с царской семьёй, и именно они играли роль ближайших наперсниц императрицы Александры Фёдоровны. Кроме того, сёстры отличались совершенно фантастической жадностью и, как Анненков полагал, были одной из причин того, что великий князь стал покровителем всех казнокрадов на Руси. Правда, если Милица точно сорока тащила все себе в гнездо, то Стана искала выгоды для своей маленькой нищей Родины, но русской казне легче от этого не становилось…
То, ради чего они приехали, случилось на вторую неделю пребывания в Тифлисе. Кавказский фронт готовился к новому наступлению. Командующий фронтом Юденич разработал наступательную операцию на Гиссар и Сивас, и Николай Николаевич, которому формально подчинялся Кавказский фронт, решил получить одобрение этого наступления со стороны духов, как, впрочем, он всегда и делал, будучи командующим русской армией. Великого князя не смущал тот факт, что его деятельность на посту командующего оказалась полностью провальной, несмотря на одобрение духами великих полководцев прошлого, и он вновь затеял спиритический сеанс. Гостям предложили поприсутствовать и принять участие в мистическом обряде.
Анненков с любопытством наблюдал за приготовлениями к вызову духов. У него совсем не было никакого опыта в этом деле, если не считать одного идиотского гадания, окончившегося ночью пьяной любви.
Но тут всё было очень серьёзно, во всяком случае внешне. Николай Николаевич лично руководил установкой стола, распоряжался о том, как и какие полукресла расставить вокруг, и строго следил за тем, чтобы в комнате не осталось ни одной газеты, ни одного журнала с иллюстрациями или фотографиями, не говоря уже о картинах или иконах.
Привели медиума – пожилую даму с одутловатым, белёсым, точно кусок теста, лицом. Борис, одетый в парадный мундир командира Георгиевской дивизии, подошел поближе, поклонился и коснулся губами ее руки, чем и заслужил одобрительный взгляд великого князя. Анненков перехватил взгляд Николая Николаевича и кивнул ему в ответ, а сам осторожно воткнул тончайшую стеклянную иголку в обивку полукресла, где должен был сидеть великий князь.
Стеклянный капилляр с рицином еще в Тосно изготовили совместными трудами Александра, Борис и Глеб. Оттянули на горелке стеклянную трубочку, заполнили ее токсином и с предельной осторожностью уложили в набитую конским волосом и выстланную пергаментом стальную коробочку, которая и пропутешествовала благополучно с Анненковым до самого Тифлиса. Аккуратное, быстрое и точное движение – и смерть, совершенно незаметная на слегка потертой бархатной обивке, заняла свое место и стала ждать…
Скоро в комнате собрались все одиннадцать человек, которые услышат «ответ» духов. Анненков подставил стул Ольге, искоса поглядывая на Николая Николаевича. Лакеи задернули шторы, зажгли свечи, и все участники заняли свои места, взявшись за руки и образовав «магический круг». Великий князь, который «для лучшего соединения с ду́хами» принял настойку опиума – Борис заметил это по неестественно расширившимся зрачкам Николая Николаевич, – даже внимания не обратил, когда капилляр не толще волоса воткнулся ему в седалище и обломился у основания. Великий князь поерзал, устраиваясь поудобнее, понял, что больше его ничего не покалывает и полностью отдался ритуалу.
Вертелось блюдце, потом медиум измененным голосом принялась нести какую-то околесицу, притворяясь Александром Суворовым, вызванным в качестве специалиста по войне именно с турками. Слышалось взволнованное дыхание облапошенных доверчивых дурачков, но Анненкова все это уже не интересовало. Он откинулся на спинку своего стула и принялся считать удары пульса. Борис впал в состояние, среднее между дремой и медитацией, и вынырнул в явь лишь тогда, когда безграмотные ответы на военные темы «Суворова» закончились. Он полагал, что сеанс завершился, но в этот момент одна особенно экзальтированная дама поинтересовалась, какая судьба ждёт Россию.
– Божьей помощью всё преодолеем, – ответил дух Суворова, с чем и отбыл в горние выси, а подуставшие после сеанса гости утешились, чем бог послал, возле богато сервированных столов под музыку струнного квартета.
После ужина назначен был бал, но великий князь на него не остался, сославшись на утомление, и танцы как-то скомкались. Ольга надула губы, но Анненков нагнулся к ней и выдохнул в ухо:
– Все…
А утром весь Тифлис был сражён новостью, что великий князь слёг с неизвестной болезнью и к обеду скончался, оставив безутешную вдову.
Старый Тифлис оказался совсем небольшим городком. Нет, по площади он не уступал крупным городам вроде Царицына или даже Нижнего Новгорода, но… Несколько центральных улиц, где была сконцентрирована светская жизнь, ещё как-то напоминали о том, что это – город, а вот дальше начиналось нагромождение маленьких домишек, сложенных из дикого камня. Крыши одних неожиданно оказывались малюсенькими двориками других, создавая впечатление муравейника. Этот хаос прорезали узенькие кривые улочки, заполненные шумом, гамом, людьми, телегами, лошадями, волами, ишаками, собаками, кошками…
Сашенька, шедшая вместе со Сталиным, еле успела увернуться от здоровенной длинной телеги, которую медленно влекли две флегматичные клячи.
– Ай!
Сталин рыкнул на такого же флегматичного, как и его лошади, возницу и выдал длинную экспрессивную тираду, в которой Александра сумела разобрать лишь странное слово «медроге». Она вопросительно взглянула на Иосифа Виссарионовича, и тот, понятливо кивнув, перевел:
