Кристина вздохнула. Иностранец остается иностранцем, как бы хорошо он ни говорил по‑китайски и как бы ни старался понять китайский образ мысли. Любая культура имеет границы, которые чужаку не преодолеть, и Пол, очевидно, подступил к последнему рубежу.
– Как ты можешь этим возмущаться? – повторила она. – Ты, который так хорошо знает Китай? Моя мама сорок лет живет в Гонконге, но я не представляю себе, что должно произойти, чтобы она обратилась в полицию. Она никогда ни на кого не заявляла, потому что один вид прокурора или судьи вызывает у нее панический ужас. Помню, как‑то раз к нам постучался полицейский. Он всего лишь хотел передать кое‑что на словах нашим соседям. А мама после этого не могла успокоиться несколько дней. Так глубоко засел в ней этот страх. И это после сорока лет жизни в Гонконге! Так чего же ты ожидал от Инь‑Инь и… как там зовут ее брата?
– Сяо Ху. – Пол помолчал. – Я ожидал, что они не смогут спокойно смотреть, как гибнут ни в чем не повинные люди. Я требую слишком много, да?
– Нет… Или да. Не знаю. Лично я понятия не имею, что делала бы на их месте.
– Но если в Гонконге кто‑то будет сливать яды в резервуары с питьевой водой, ты ведь не будешь сидеть сложа руки?
– В Гонконге – да. Но я не знаю, что стала бы делать в таком случае в Китае – молчать, нанимать адвоката или обращаться в полицию. А ты уверен, что идешь по правильному пути?
Кристина почувствовала, как к горлу снова подступает тошнота.
– Да, – ответил Пол.
Кристина хотела спросить, насколько он серьезен. До сих пор она знала Пола как человека мягкого, совершенно не напористого и не склонного к агрессии.
– Правда? – только и спросила она.
Голова кружилась от наполнившего рот кислого запаха. Только бы ее не вырвало на диван.
– Нет, конечно нет, – раздался в трубке раздраженный голос Пола. – За кого ты меня держишь, в конце концов? Я не настолько продвинулся в расследовании, чтобы быть уверенным на все сто. Сначала нужно собрать факты, все сопоставить. Потом будем решать, стоит ли подключать полицию или нанимать адвоката. Но твои родственники не проявляют ни малейшего интереса, и этого я понять не могу.
Теперь Пол говорил тихо, в его голос как будто даже закрались нотки неуверенности.
Кристина решительно поднялась с дивана:
– Все это не твое дело, тебе не кажется? Вспомни историю с Майклом Оуэном. В тот раз тебе повезло, все могло закончиться гораздо хуже. И комиссар Чжан – твой единственный друг и союзник, который, возможно, согласится помогать тебе и на этот раз, – работает в Шэньчжэне. Далековато, я бы сказала…
– Я знаю, – перебил ее Пол.
– Когда ты вернешься? Я соскучилась, – прошептала она, стараясь ничем не выдать своего состояния.
– Надеюсь, завтра утром, в крайнем случае в субботу. Все зависит от того, есть ли билеты на ближайшие рейсы.
– Только без глупостей, ладно? Будь осторожен.
Кристина направилась к ванной комнате. Нужно было срочно завершать разговор, пока Пол обо всем не догадался.
– Спи спокойно.
Она положила мобильник на край раковины и подняла крышку унитаза.
– Тебе того же. Спокойной ночи.
Кристина успела нажать кнопку слива, а потом наполнившая рот зловонно‑кислая волна устремилась наружу.
XI
Осторожно повернув ключ в замке, Инь‑Инь прошмыгнула в квартиру. За полуоткрытой дверью хрипела во сне простуженная Лу. Инь‑Инь прошла в свою комнату и открыла окно, подставляя лицо теплому ночному ветерку. Комната сразу наполнилась запахом жареного лука, как видно, кто‑то из соседей готовил ужин.
Инь‑Инь не уставала благодарить судьбу за эту квартиру, которую вот уже полгода делила с Лу. Их дом стоял во дворе типичной китайской застройки «лилун», но его архитектор, похоже, имел отдаленное представление и о стиле ар‑деко. В квартале царила почти деревенская атмосфера. Все соседи знали друг друга, вечерами дети играли во дворе в футбол, а старики беседовали на скамеечках. И первым, что Инь‑Инь слышала, просыпаясь утром, было щебетание птиц за окном.
Но сейчас настало время вечерних звуков. Где‑то жужжал кондиционер. Внизу о чем‑то спорили мужчины. В соседней квартире приглушенно стонала госпожа Тэн – в этот час они с мужем имели обыкновение заниматься сексом. И все это – на фоне отдаленного гула большого города, который никогда не затихал совсем, хотя ближе к ночи становился слабее. И этот звук, как ритмичное, никогда не прекращающееся дыхание, нередко помогал Инь‑Инь уснуть.
Повесив ципао на плечики и несколько раз пригладив ладонью, Инь‑Инь подняла глаза к своему отражению. Она никогда не проявляла склонности к полноте, и до сих пор ее это радовало. Однако то, что Инь‑Инь увидела в зеркале на этот раз, не на шутку ее испугало. Тазовые кости торчали наружу, а ноги были тонкими как спички. Груди, еще недавно крепкие, уменьшились в объеме и даже немного обвисли.
Инь‑Инь села на кровати, обняла колени и отвернулась к окну, любуясь подернутым серебристой дымкой летним небом. Она радовалась своему одиночеству. Себастьян напрашивался в гости, но Инь‑Инь не нашла в себе силы ни спать с ним, ни выслушивать очередной доклад об особенностях китайской правоохранительной системы и наивности в этом отношении некоторых иностранцев вроде Лейбовица. Эта его склонность все анализировать и раскладывать по полочкам нередко ее раздражала. Бывают мысли, которые нельзя облечь в слова, и чувства, которым еще не придумано названия. Себастьян очень любил спорить и успокаивался не раньше, чем когда ему удавалось убедить Инь‑Инь в своей правоте. Он и не подозревал, как часто она ему поддавалась, только делая вид, что приняла его точку зрения. Просто потому, что хотела тишины. До него Инь‑Инь никогда не дружила с иностранцами и теперь часто спрашивала себя, все ли они так болтливы и придают такое большое значение словам.
И вот сегодня ей требовалось побыть одной, чтобы хоть немного привести в порядок мысли. Оставалось только удивляться, как она выдержала этот концерт. Инь‑Инь запланировала его еще полгода назад и решила посвятить своей матери, которая бралась буквально за все, чтобы только дать дочери возможность обучаться в консерватории. Мать всегда хотела видеть ее скрипачкой. Учила верить в себя, но никогда ни к чему не принуждала, потому что любила. Инь‑Инь давала этот концерт специально для родителей, которые ради него собирались приехать в Шанхай, где не были уже много лет. Поэтому у нее задрожали руки, стоило только поднять скрипку. Тогда она прикрыла глаза – и увидела лицо матери, ее судорожно сжатые пальцы, устремленный в потолок невидящий взгляд. Только музыка вырвала Инь‑Инь из страшных воспоминаний. Моцарт и Бетховен унесли ее в мир, где даже болезнь Минь Фан не имела никакого значения.
