Через час, когда с ужином было покончено, У Цзе изъявила желание ехать домой.
Прощание на станции метро было коротким, хотя новую встречу назначили на следующий день после обеда. У Цзе отправилась домой, а Кристина поехала провожать племянницу к парому.
– Прости мою мать, иногда она бывает груба, – сказала Кристина.
– Все в порядке, – успокоила ее Инь‑Инь.
– Сама не понимаю, в чем тут дело. Когда я рассказала ей о смерти Да Луна, она даже не заплакала.
– Наверное, до сих пор не может его простить.
– Простить?
На мгновение взгляды женщин встретились.
«Так ты ничего не знаешь?» – одними глазами спрашивала одна. «О чем?» – молча недоумевала другая.
– Разве мать тебе не рассказывала?
– Нет.
Инь‑Инь настороженно огляделась по сторонам, как бы давая понять, что здесь не лучшее место для разговора о семейных тайнах.
– Что такого она могла ему не простить? – нетерпеливо переспросила Кристина.
Племянница нагнулась к самому ее уху и прошептала чуть слышно:
– Смерти мужа. Это мой отец выдал твоего отца красным гвардейцам.
Кристина прикрыла глаза. Треск двери. Ужас на лице матери. Тень бескрылого черного ворона на подоконнике. Где был ее брат? Так вот почему она не помнит его в той сцене. Она догадывалась, но до конца надеялась, что это не может быть правдой.
– Так это Да Лун? – (Инь‑Инь кивнула.) – Ты имеешь в виду, что это он?..
Она кивнула еще раз.
Поискав глазами, на что опереться, Кристина схватила за руку племянницу:
– Но откуда ты знаешь?
– Я узнала об этом только вчера. Из предсмертного письма Да Луна, которое мне передал Пол.
Кристине не хотелось плакать. Только не здесь, не в этом поезде, не перед племянницей. Ее глазам вдруг предстала длинноногая девочка с косичками, в черном форменном платье. Та самая, что провела столько одиноких вечеров на девяти с половиной квадратных метрах и так тосковала по отцу и старшему брату.
И все из‑за каких‑то книжек, припрятанных под полом на кухне. Из‑за Конфуция! Из‑за писаний, которым больше двух тысяч лет и которые теперь снова изучают в школах. Из‑за четырнадцатилетнего подростка, который оказался слишком доверчив или неосторожен.
Жизнь представилась Кристине огромным пазлом, в котором до сих пор отсутствовали самые важные фрагменты. Один из них она сегодня нашла. И общая картина почти сложилась, но не стала от этого понятнее.
Мать. Выходит, ее душа болела не о потерянном сыне, а о предателе. Быть может, она и похлопотала о его отправке в деревню, чтобы уехать в Гонконг с одной только дочерью. Значит ли это, что они бежали не от коммунистов, а от самих себя? Слишком много вопросов. Слепых пятен, которые со временем заполнились тем, что называется жизнью.
– Мне жаль. – Инь‑Инь приникла к тетиной руке. – Я думала, ты знаешь.
– Письмо у тебя?
– Да.
– Можно мне почитать? – (Инь‑Инь медлила.) – Пожалуйста…
Инь‑Инь вытащила конверт из сумочки и протянула ей. Кровь хлынула Кристине в лицо. Что, если Да Лун вспомнил и о сестре в последний момент своей жизни? Что, если и ей посвятил несколько строк или хотя бы слов? Она пробежала глазами листок: ничего. Ни слова ни о ней, ни о ее матери. Да Лун просил прощения у детей, но только не у нее. А ведь это ее жизнь так необратимо изменил его поступок. Если бы не Да Лун, если бы отец остался жив, все сложилось бы по‑другому.
– А где же письмо для меня? – Кристина подозрительно посмотрела на племянницу.
– Но… – Инь‑Инь сунула конверт обратно в сумочку, – ты же должна понимать, в какой обстановке он писал… Да Лун просто не мог помнить…
– Не надо его оправдывать, – перебила племянницу Кристина. – У Да Луна было достаточно времени, чтобы вспомнить и обо мне. – Она замолчала, потому что не хотела давать волю своему возмущению. – И Пол об этом знает?
– Да. Сяо Ху рассказал ему еще в Шанхае.
Женщины вышли на станции «Сентрал» и молча направились к гавани. Кристина радовалась, что Инь‑Инь больше не задает вопросов, потому что ничего не хотела объяснять. Почему же Пол не рассказал ей о письме? Возможно, просто не хотел ее расстраивать.
На пирсе они простились. Племянница сунула в уши наушники и пошла по покачивающемуся трапу. Последние несколько недель сильно изменили девушку. Кристина снова подумала о том, что время в Китае идет не так, как в Гонконге, и что она отныне тоже живет по китайскому времени. Она помахала племяннице рукой и проводила взглядом катер, пока тот не скрылся в тумане.
Кристина ненавидела провожать близких людей. Чувство покинутости, которое охватывало ее, будь то на вокзале, в аэропорту или на паромной переправе, было невыносимо и проходило не скоро. Кристина присела на ступеньках, ведущих к причалу, и достала мобильник. Ей нужно было срочно услышать голос Пола.
– Расскажи мне что‑нибудь, – попросила Кристина.
– Что случилось? – не понял он.
– Ничего.
Слезы так и душили ее.
– Мне не нравится твой голос.
– Расскажи мне что‑нибудь, – устало повторила Кристина. – Я просто хочу, чтобы ты со мной поговорил.
– Я люблю тебя.
– Еще.
– Ты счастье всей моей жизни… Ты моя роза, моя любовь… Ты для меня все. Хочешь еще?
– Да.
– У меня любовный голод. – (Кристина видела перед собой его улыбающееся лицо.) – Разве не все мы страдаем этим?
– Ну… одни больше, другие меньше.
– А я?
– Ты больше всех. – На этом можно было закончить. – Пол, я люблю тебя. Не бросай меня никогда, слышишь?
– Ни за что на свете. Почему у тебя такой грустный голос?
– Потому что мне грустно.
– Из‑за чего?
– Из‑за ужина.
– Он оказался таким невкусным?
– Нет, просто было очень тяжело, – серьезно ответила Кристина.
– Почему?
Кристина молчала. Ей не хотелось ни поднимать тему предательства брата, ни спрашивать Пола, почему он ей об этом не сообщил.
– Ты же знаешь мою мать. Иногда она бывает такой… странной. У меня сложилось впечатление, что она совершенно не заинтересовалась своей внучкой. Почти не разговаривала с нами.
– А Инь‑Инь?
– Инь‑Инь старалась изо всех сил.
– Мне жаль, – перебил ее Пол. – Не думал, что для тебя это так важно.
