Хардин, взглянув на меня исподлобья, запускает в волосы пятерню.
– Бэ‑э, – изрыгает он и с кривой ухмылочкой добавляет: – А ты‑то как? Почувствовал, что теперь ты законно повязан с одним человеком до скончания дней?.. Ну, если не принимать во внимание возможность развода.
Я закатываю глаза.
– Почувствовал, оптимист ты наш.
Он ухмыльнулся – и тут же запаниковал, увидев, что Тесса смешалась с толпой. Чуть приподнявшись на стуле, высматривает ее в помещении.
– Да вон она, у дверей, – подсказываю я.
Он успокаивается и смотрит на нее, не сводя глаз. Кен дает ей подержать на руках крошку Эбби, и Тесса хихикает – кроха дернула ее за волосы. За другим столиком – Стейси, делает селфи с бокалом вина. По обе стороны от нее – Тодд с Амиром. Амир облачен в костюм с галстуком под цвет Нориных глаз. Интересно, она по этому признаку подбирала ему галстук? Надеюсь, что да.
После развода все потихонечку утряслось. Нора по‑прежнему руководит поместьем и отвечает за юридическую и врачебную стороны его жизни. Амир вошел и в мою жизнь, а благодаря тому, что Нора много рассказывала об их совместных проделках и приключениях, мне начинает казаться, что я с ним прекрасно знаком. Мой опыт в уходе за ним навел на мысль пройти специализацию «коррекционное образование». Да, придется чуть дольше учиться и брать новые займы, но почему‑то я уверен, что преуспею.
Пока Стейси поправляет Амиру галстук, переключаю внимание на сводного брата.
– И как думаете поступить со своими отношениями?
Хардин вздыхает.
– Пожениться, – отвечает он, пощипывая себя за губу.
– Правда? Она‑то в курсе? – спрашиваю я, вскинув бровь.
Почему‑то мне кажется, что Тесса еще не знает о его планах. Я слышал вчера, как она репетировала перед зеркалом, что ему скажет. Мне жаль, что у нее совсем не осталось личного пространства, ведь мы теперь живем в доме вместе, втроем. Правда, женщины между собой чудно ладят. Я как‑то спрашивал жену (никак не привыкну, чудно звучит) еще до свадьбы, не попросить ли мне Тессу съехать, раз уж мы скоро женимся, но она без устали повторяет, что ей нравится иметь ее на подхвате.
Полагаю, мы с ней оба догадываемся, что Тессе просто некуда будет податься.
– Ну да. А почему бы нет? Вот вы поженились, хотя знаете друг друга всего ничего, а мы с Тессой знакомы многие годы.
Что ж, резонно.
– Ну да. Просто вы даже не встречаетесь… Впрочем, наверное, этот этап можно и пропустить.
Хардин лыбится во все табло – похоже, замышляет неладное.
– От перестановки слагаемых сумма не изменяется. Мы по‑любому окажемся в той же точке.
Он салютует бокалом, и я салютую в ответ.
Еще несколько лет и зим спустя…
– Мамуля! – пронзительно верещит Эдди. У нее очень тоненький голосок, особенно когда она что‑то выпрашивает.
Жена входит в комнату. Лицо раскраснелось, к уху прижат телефон, и мне искренне жаль того, кто на том конце провода. Но едва она заговаривает с мини‑подобием меня, раздражение испаряется без следа.
– Что, маленькая?
Скрестив руки на груди, монстренок уверенно заявляет:
– Папа сказал, что мне нельзя больше торта.
Нора переводит на меня взгляд, пытаясь сохранить невозмутимый вид:
– И сколько папочка разрешил тебе съесть? Ты же знаешь, у нас через два часа ужин с тетей и дядей, а у тебя еще не готова домашка.
– Ну‑у, – Эдди надувает пухлые губки, – тогда не готовь много, если мне нельзя столько съесть.
Прыснув от смеха, виновато прикрываю рот под суровым взглядом жены.
Маленький дьявол пытается перевести стрелки.
– Папа так тоже сказал.
– Я не говорил!
Обе дамы меня игнорируют.
– Эдди, никаких больше тортов. – Тон жены не допускает возражений. – Иди чистить зубы и заканчивай домашнюю работу.
Эдди выходит и неохотно плетется по коридору. Каштановые кудряшки колышутся в такт ходьбе.
Оборачиваюсь к жене. Руки у нее теперь свободны, и она тянется ко мне. Сажаю ее к себе на колени, и она обхватывает меня ногами за талию.
– Прекрати кормить ее сахаром перед едой. – Поцелуй в губы.
– Прекрати печь кексы в количествах, которые мы не в силах употребить. – Я пожимаю плечами, и Нора игриво шлепает меня по груди. У нее отросли длинные волосы, и когда она взмахивает головой, они щекочут мне ноги.
– Я очень соскучилась. – Она твердит это каждый божий день на протяжении учебного года.
– Кому‑то же надо учить наших с тобой бесенят, – говорю я, не отрываясь от ее губ. – Я тоже скучал.
– Завтра мне снова на съемки, – сообщает Нора. – Мне только что сказали, что потребуется еще один дубль.
Вздыхаю. Она постоянно пропадает на работе, и мы почти с ней не видимся.
– И что на этот раз?
– Кто‑то, – говорит она, приложив палец к моим губам, – умудрился уронить торт на самых последних кадрах. Так бывает, если на съемках используются не муляжи.
– Так вроде бы в этом весь смысл? – Мне тут же вспомнились фальшивые кексы, которые снимали на прошлый уик‑энд. В кадре был настоящий свадебный торт, настоящие молодожены. Крикнули «Снято!», а я‑то по дурости хвать кексик и в рот. Чуть зуб себе не сломал. Оказывается, режиссер попросил Нору украсить бутафорские кексы. Ну конечно, там платят. За день получается больше, чем готовить на две свадьбы.
– Когда‑нибудь я брошу работу, ты будешь учить детишек на дому, и мы сможем заниматься этим дни напролет, – заявляет она мечтательно и трется об меня грудью.
Я легонько ее отстраняю.
– Какой же пример мы покажем детишкам? – Провожу легонько языком вдоль ее скулы. – Пока рано, ребенок, – шепчу ей за ушко.
– Дети научатся любить своего супруга и готовить тортики. Наштампуем себе армию любвеобильных пекарей. – У Норы задорно вспыхивают глаза, и я глажу ее по длинным шелковым волосам. – Точно! Будем колесить по стране, печь кексики и обучать. И никогда больше не придется ходить в скучный офис.
Целую ее в шею и представляю деревенскую глушь.
– Чш‑ш. – Целую в шею. – Ты же насквозь городская. Ты и дня не протянешь в краю, где вокруг только злаки и никаких учреждений.
Она что‑то пробует мне ответить, но тут к нам врывается дочь с запутавшейся в волосах детской расческой.
– Мамочка! – верещит дитятко.
Она вскакивает.
– Твоя очередь, – говорит Нора, прикусив мне губу как раз в тот момент, когда в комнату входит дочурка.
