Добравшимся до Китая португальцам было уже рукой подать до Японии — там они обосновались в Нагасаки и взяли на себя роль посредников между Японией и Китаем.
[1235] Момент был выбран как нельзя более подходящий, поскольку в попытке приструнить распоясавшихся вокоу китайцы в 1548 году — за девять лет до основания Макао — отношения с Японией оборвали. К тому времени в Японии почти сотню лет шла гражданская война, и пополнение сегунской казны за счет доходов от оживившейся торговли способствовало стабильности и объединению. Португальцы торговали шелком, золотом и серебром, но почти не возили западных товаров, за исключением аркебуз — громоздких, но смертоносных ружей, которые японцы, впрочем, быстро научились изготавливать сами.
[1236] (С пушками они познакомились в 1551 году, однако отливать их было труднее, и распространялись они медленнее.) В 1549 году миссионеры под руководством Франсиско Хавьера (святого Франциска Ксаверия) начали проповедовать христианство. Если в Китае Риччи успел обратить в католичество всего две тысячи человек, то в Японии к концу XVI века насчитывалось уже триста тысяч христиан.
[1237] В результате миссионеры настроили против себя буддийское духовенство, которое убедило власти, что христиане представляют угрозу для завоеванной огромным трудом политической стабильности. В 1565 году сегун начал ограничивать миссионерскую деятельность; в 1614 году христианство было запрещено окончательно,
[1238] а в 1639 году португальцев грубо выдворили из страны. Единственным напоминанием осталась крохотная община голландских торговцев, которые прибыли в Японию вслед за португальцами, но поскольку активной проповедью не занимались, недовольства властей не вызвали.
Вторжение Японии в Корею (1592–1598)
Сегуны ограничили не только деятельность иноземных торговцев; строжайшим запретам подверглись и японские купцы, фактически лишившись возможности плавать в чужие страны. Тем не менее в конце XVI века мало кто поверил бы, что Япония отойдет от активного участия в торговых отношениях в Северо-Восточной Азии и за ее пределами: едва положив конец гражданской войне и объединив Японию под властью единого правителя, регент Тоетоми Хидэеси вторгся на Корейский полуостров. Целью его было возобновление торговли с Китаем, поскольку, хоть в 1567 году империя Мин и ослабила запрет на морские сношения с иноземными государствами для своих подданных, на Японию ослабление не распространялось.
[1239] Кроме того, Хидэеси явно рассматривал вторжение в Коре и Китай как естественное продолжение объединения японских земель, а заодно удобный способ занять изнывающих от безделья солдат и моряков.
[1240] Указ 1588 года повелевал «морским капитанам и рыбакам всех провинций и берегов, а также всем, кто ходит в море на кораблях, дать письменную клятву, что отныне они не будут никоим образом причастны к пиратству».
[1241] Японские воины вряд ли уступали вооружением и закалкой любым другим, а Коре за неимением огнестрельного оружия и свежего опыта военных действий было плохо подготовлено к неспровоцированному вторжению. В мае 1592 года близ Пусана высадились около 140 000 японцев, и уже через десять недель Сеул и Пхеньян сдались на милость завоевателей.
Своим освобождением Коре обязано почти невозможному взаимодействию китайской армии, корейских подпольщиков и адмирала Ли Сунсина. Коре делилось на шестнадцать военно-морских округов, по два на каждую из восьми провинций королевства. Ли, адмирал провинции Чолла, сочетая продуманную агрессивную стратегию с жесткой тактической дисциплиной, сумел превратить почти неизбежное поражение в серию деморализующих противника побед. В его распоряжении имелись тяжеловооруженные броненосцы-кобуксоны, «корабли-черепахи» — двухмачтовые крытые галеры. Согласно описанию современника, «верхняя палуба ощетинивается металлическими шипами, пронзающими ноги прыгающих на палубу врагов. Единственный проход — крестообразно расположенные люки, через которые перемещается команда. На носу установлена драконья голова, в пасти которой находятся жерла орудий [пушек], еще одно орудие крепится на корме. На нижних палубах по шесть орудийных портов по обоим бортам. За внешнее сходство с огромной морской черепахой корабль прозвали кобук-сон. При столкновении с деревянными неприятельскими судами в битве верхнюю палубу покрывали соломенными циновками, чтобы спрятать шипы. Корабль стремительно несся по волнам при любом ветре, во всех сражениях ведя за собой целый флот, его пушки и огненные стрелы разили врага наповал
[1242]».
Корабли-черепахи являли собой тупиковую ветвь развития военного кораблестроения, и под командованием Ли одновременно оказывалось не больше пяти. Тем не менее именно они сыграли решающую роль в победе корейцев. Летом 1592 года Ли навязал противнику десять боев, главный из которых состоялся в июне, в битве у острова Хансандо. Разыграв отступление ввиду превосходящих сил противника, Ли выманил восемьдесят японских кораблей из гавани, а потом окружил, взяв в так называемое «крыло журавля». Потеря шестидесяти кораблей лишила японцев возможности проложить путь в Желтое море в обход Корейского полуострова и подвозить подкрепление, продовольствие и боеприпасы на передовую по воде. Последовавшая задержка, а также вступление в войну Китая вынудили японцев оставить Пхеньян и Сеул и начать мирные переговоры. Переговоры затянулись и в конце концов провалились, и в 1597 году Хидэеси возобновил попытки вторжения. Японцы учли горький опыт предыдущей кампании, а Ли Сунсина к тому времени сместили с должности в результате дворцовых интриг. Его бездарный преемник потерял в Чхильчоннянском сражении сто пятьдесят кораблей, и японцы уже готовились войти в Желтое море. 16 сентября спешно восстановленный в должности адмирал Ли, собрав десяток кораблей, остановил японцев в проливе Меннян
[1243] — сужающемся до трехсот метров морском рукаве, скорость прилива в котором достигает десяти с лишним узлов. Лишивших морских каналов снабжения, наземные войска японцев снова были вынуждены уйти в оборону.
