– Не-а…
Вжик!
– А ты вольное…
– Ирин! Не так я спросил. Понятно, что не звонили. Имеется в виду – еще дергались хоть? Мол, где тут телефон? Или «позвонить дайте»?
– Да нет же! Ты лучше…
– Подожди! А вы фотки у них проверили? Они щелкали всю дорогу!
– Обидеть хочешь? Конечно, проверили. Ничего особенного. Дома, деревья, клумбы. Достопримечательности всякие. Бухту не фотографировали. Корабли тем более.
Вжик!
Подожди-подожди, «вжик». Что-то тут напрашивается… очевидное… на поверхности что-то…
– Постой, Ирина! Какие дома? Какие клумбы-деревья? Они же девок всю дорогу снимали! Без остановки. Еще и харчами перебирали, насколько я заметил. Не абы кого…
Ирина искоса глянула в мою сторону. Скептически, как я понял. Потом крутанулась на месте, якобы неловко взмахнув руками, мол, оступилась.
Вж-вжик! Дуплетом! С двух рук, по-македонски. Рисовщица. Одна звездочка, кстати, ушла «в молоко».
– Косая, – приговорил я ее, – к тому что еще и глухая. Ты слышала, что французы вас обули?
– Ерунда какая-то, – уселась наконец она рядом. – Всех после города проверили, с полным досмотром. Кассета с пленкой была только одна. Проявляли в нашей лаборатории. Не было больше кассет! И контактов нештатных не было. Разве что когда ты в порт бегал… да ерунда. Что за страсти такие шпионские с фотографиями баб, пусть даже и наших, советских?
Я ухмыльнулся.
Чувствуете? Легкая такая патина цинизма. С таким слабо идеологически выдержанным душком. Моя школа! Я вас разучу строем ходить…
– Ерунда не ерунда, а пленку они захамылили. И это очень интересно. Хотя Козет опять скажет – «домыслы все ваши», «где доказательства?» и «делать вам нечего».
– Может, и захамылили. Правда, я себе даже и не представляю, каким образом. Закладка? Передача? Посылка? Как? У них тут что – французский резидент «заморожен»? Не крутовато ли для получения десятка-другого снимков смазливых мордашек?
Я почесал в затылке. Белиберда какая-то выходит.
– Кому-то они эту пленку передали. Слушай, Ирин, а этих установили – студенток из медучилища?
– А с чего ты взял, что это были медички?
– А то нет. Дерюгинок издалека видно.
– Дерюгинок?
– Ну да… Медучилище имени Жени Дерюгиной, медсестры военной… Или… А! Так, наверное, еще не присвоили ее имя… это я опять вперед паровоза…
– У нас есть улица Дерюгиной.
– Ты мне это расскажи! Эта улица вообще-то на Матюхе, за старым еврейским кладбищем. Там, кстати, Исаков живет недалеко…
Я встал из-за столика с недоеденными яствами и подошел к окну.
Вон оно, пресловутое медучилище – на набережной Корнилова, как на ладошке. Напротив детского открытого бассейна, где в наши дни будет дельфинарий.
Скажу честно, меня всегда это восхищало в нашем городе. Пустяк вроде, но для студентов и разных других учащихся почему-то традиционно распределялись самые крутые и престижные здания. Нет, правда: медучилище – на Корнилова, через бульвар напротив – музыкальная школа, технарь судостроительный – на площади Нахимова. В самом центре! Помню, скучая на лекциях по сопромату, я вальяжно разглядывал в окошко легендарную Графскую пристань. А слушая историка в аудитории на третьем этаже, наблюдал, как пионеры с неописуемой важностью стоят на посту у Вечного огня. Не шевельнутся! Учиться было некогда в таком прошлом… точнее – в будущем… ну да это старая песня…
Самое смешное, что технарь был «изгнан» из своего родного здания на улице Гоголя своим «старшим братом» – Приборостроительным институтом. Где-то в пятидесятом году, если я хорошо запомнил историю родной «бурсы». По престижным соображениям, между прочим! Только не так, как вам кажется, – оказывается, на Гоголя было престижнее! Вид на Исторический бульвар, Панорама видна, если на горку приподняться за учебные корпуса, да и здание побольше. Вот так! Именно в таком здании должны учиться будущие советские инженеры. А вас, черную кость, будущих механиков да технологов – да хотя бы на Нахимова. В старинное здание в стиле Ренессанса. На самом кончике центрального городского мыса. Хорошо жили!
А в восьмидесятых начался обратный, центробежный процесс. И полетели студенты за город, в учебные городки и новомодные корпуса. И в престижные архитектурно-изысканные здания забрались чиновники той поры. Хорошо это или плохо, не берусь судить. Да и будет это лет через десять.
А сейчас…
– А знаешь, Ирин, что в этом домике, где сейчас медучилище, глянь, его видно у нас из окна, лет эдак семь назад находилось родильное отделение. Городское. Угадай, кто там родился?
– Не может быть! Стой-стой! Не подсказывай, дай угадаю! Да что там угадывать, там же весь фасад мемориальными досками обвешан, с барельефами… и в профиль, и анфас, и со стороны темечка…
Кто же меня за язык-то дергал?
– …А ты не помнишь, через какое окошко в первый раз на мир посмотрел? Ленточек хочу повесить… погуще… и бантиков на раму, чтобы каждый проходящий…
– Хорош, Ирин. Тебя серьезно спрашивают про студенток, а ты резвишься как… малолетка. – Я отошел от окна и вернулся к сорванному завтраку.
– Ой, извините, дедушка. Погорячилась, каюсь. Может, вам пирожков еще? Или сока томатного? А там в буфете еще кашка есть… манная. Не хотите ли? Так я слетаю, чай молодая еще, несмышленая…
– Оборжаться. Принято, зачет. – Я впился зубами в хрустящую корочку отечественного хлебобулочного изделия и продолжал уже с набитым ртом: – Так что там со студентками?
– А студенток отрабатывают, – постепенно вернулась Ирина в серьезное русло, – не всех, правда, установили, но это вопрос времени.
– Что значит – «не всех»? – Я строго глянул на «малолетку» и отхлебнул томатного сока. – Вам что, раскрыть секрет про учебный журнал? Там такими корявенькими буквочками записаны все фамилии учащихся. Фиолетовым по белому. Правда, гениально?
– Сумничал? Теперь дослушай. Кто из девиц был в Аквариуме с французами, нам известно. Не всех просто удалось найти. С дисциплиной у них, знаешь, оказалось не очень. Вот не все исправно ходят на занятия в положенное время, и все тут! Кое-кто и прогуливает, ты можешь себе такое представить? Ужас!
– Ну да. – Я поставил стакан на стол и вновь задумчиво потер тыковку, с которой и должны были лепить пресловутый барельеф. – Это дерюгинки ни отнять, ни прибавить…
Что-то витало в воздухе.
Вновь возникло это неприятное ощущение – будто что-то важное маячит вроде как в поле периферического зрения, а стоит сконцентрировать взгляд – пустое место! Ненавижу это состояние.
Что же мы не замечаем?
– Ир! Вот я просто… кожей чувствую, что есть какая-то закавыка в этом аквариумном узелке, – начал злиться на самого себя и, может быть, излишне эмоционально констатировал: – ТАМ была передача! В Аквариуме Института биологии южных морей! Медичкам ли, кому-то еще, но пленку передали именно там. И она ушла в город. Не знаю через кого, не знаю зачем, но где-то тут есть зацепка. Передай Пятому – уникум чего-то почувствовал. Пусть копают студенток по полной, сто пудов что-то да вылезет. Угу?
