После череды похорон генеральных секретарей, заставивших Ясного вспомнить об обоснованности «дела врачей», к власти пришел долгожданный молодой перспективный Михаил Сергеевич Горбачев. В отличие от большинства народа старый генерал воцарение этого говорливого функционера из когорты молодых и ранних воспринял скептически.
Именно новый генсек сделал для Ясного то, с чем его футболили прошлые руководители. В зачет пенсии генералу упорно не включали участие в Гражданской и Великой Отечественной войнах. Из МВД ему отвечали, что он вообще не воевал. Горбачев, друг народа, дал указание, и Ясному начислили полноценную пенсию. Но доверия этим он к себе у старого чекиста не прибавил.
Когда перестройка вошла в терминальную стадию, Ясный обмолвился своим близким:
— Горбачев — агент. Он ведет себя как агент. И проводит подрывную работу. Я же вижу!..
С годами тело старого генерала слабело. Появились новые болезни. Опять мучил кашель от застарелого воспаления легких, которое получил в Туркмении в пустыне. Но ум оставался острым и гораздо более объективным, чем у большинства населения. Поэтому народных восторгов по поводу нового первого секретаря МГК Бориса Ельцина он не разделял. Видел его болезненное властолюбие, профессиональную тупость, привычку идти по головам и такой наглый и бесстыдный популизм, до которого далеко было даже Никите Сергеевичу.
Когда Ельцин своим хамством довел до инфаркта и могилы приятеля Ясного — первого секретаря одного из московских райкомов, старый генерал сказал своим родным:
— Он сволочь. Попомните мои слова. Он себя еще покажет.
А годы все шли. Бывший руководитель контрразведки СССР наблюдал появление в России нахрапистых буржуев, которых он больше не рассчитывал увидеть после окончания Гражданской войны. Загибалась мощная советская промышленность.
Смотрел он на это с каким-то отрешенным спокойствием. Только однажды долго матерился, глядя на нового руководителя КГБ Вадима Бакатина. Тот сильно напомнил министра Дудорова — тоже строитель, тоже профан, но вдобавок к тому еще и изменник Родины. Новоиспеченный главный чекист со счастливой улыбкой передал американцам схему прослушивания посольства. А в ней были и труды самого Ясного, и новые наработки. И сдали не только технику, но и агентурную сеть внешней разведки — тех, кто вмонтировал за границей спецаппаратуру в кирпичи. Это был демонстративный смачный плевок на все традиции чекистской работы. И это походило на капитуляцию. Исконных врагов России нынешние правители будто приглашали — приходите и берите что хочется, а мы вам будем ботинки целовать.
Исчезали с полок товары. Обесценивались деньги. Развалился СССР. На города обрушилась такая преступность, которую Ясный не видел даже во Львове, нашпигованном немецкой агентурой и уголовниками. Власть, вместо того чтобы сломать хребет уголовщине несколькими ударами, заигрывала с ней и договаривалась, бросая в жертву этой кровавой мясорубке обычных граждан.
С изумлением читал Ясный хлынувшие мутным потоком мемуары и статьи. Из одних он узнал, что был человеком Берии и, предварительно убрав Власика, отравил Сталина. Из других — что являлся верным холопом Хрущева, скрытым украинским националистом и одновременно палачом украинского народа. Один бывший смершевец покрасовался перед читателями воспоминаниями, как они лихо били оуновцев, вот только НКВД им не дал их добить. Правды ради, если на долю Смерша выйдет больше процента уничтоженных бандеровцев, это уже много, ведь задачи у этой службы были другие.
Относился к этим откровениям Ясный снисходительно — как к фантастической литературе. Он-то знал, как все было на самом деле. А что шумят — так, значит, помнят, а это уже неплохо.
Грянули события октября 1993 года. Сын Владимир, бывший сотрудник МВД, находился среди защитников парламента, был контужен, едва не погиб и эмоционально восклицал перед старым генералом:
— Еще ничего не кончено! Мы еще им устроим!
— Ну что ты кипятишься? — грустно произнес Ясный. — Народ за вами не пошел. Вы ему чужие.
На него снизошло какое-то вселенское спокойствие. С высоты своих лет он понимал, что исторические процессы не остановить. Да, дело его жизни попрано. Но жили они не зря. Такие жертвы и труды никогда не проходят даром. Его поколение создало базу, на основе которой Россия выживет. Она не может не выжить. Пусть сейчас самая тьма ночи. Но ведь за ночью всегда приходит рассвет.
Обычно днем он надиктовывал свои воспоминания внуку, ставшему криминальным репортером. Феноменальная память не подводила — хранила имена, даты. Рассказывал о том, какая трудная и неблагодарная работа оперативника, не предполагая, что внуку предстоит почти двадцать лет проработать в уголовном розыске и на своей шкуре ощутить справедливость этих слов.
А по вечерам, подойдя к окну и глядя на стоящие вдоль проспекта Мира крепостными стенами ряды ларьков, нездоровую мишуру ночной Москвы, стриптиз-бар «Белый медведь» напротив, вздыхал. И садился за письменный стол.
Он доставал тетради. И продолжал писать роман, над которым работал много лет. И вновь уносился сознанием в те далекие годы, когда входил в кишлаки, выбивая оттуда бандитов, когда агитировал дехкан за земельную и водную реформы. Когда был молод и знал, что впереди у него вся жизнь. Счастливое будущее, связанное со счастливым будущим всей его любимой страны.
