— Я хотел сказать то же самое, но вы меня опередили. Однако, если бы мы знали, что он был близок с Бритт, это создало бы мотив. Четыре года назад мы подобную возможность даже не рассматривали. Например, если Биллингтон спал с Бритт и об этом кому‑то стало известно, в качестве убийцы мог выступить какой‑нибудь ревнивец.
— Маркус Мартин?
— Он утверждает, что к моменту убийства их отношения с Бритт закончились. Но, кроме его слов, у нас нет никаких подтверждений этому.
— Но ведь и у него есть алиби.
— Алиби есть у всех.
Цинизм, прозвучавший в словах Даймонда, болезненно задел Джули.
— Маркус Мартин находился на вечеринке в Ворминстере до часу ночи.
— Время смерти не установили точно.
— Да, зато точно известно, что с вечеринки он отправился к своей подруге и провел остаток ночи в ее квартире на Уолкот‑стрит. Женщина это подтвердила.
— А другие подтверждения есть?
— Нет.
Помолчав, Даймонд сделал глоток пива и продолжил:
— Я бы не слишком полагался на слова подружки Маркуса. Давайте сегодня побеседуем с мистером Мартином — если сможем.
Джули удивленно посмотрела на него:
— Хотите, чтобы я поехала с вами?
Он кивнул.
— Если только вам не нужно больше времени, чтобы закончить отрабатывать бродяг. Как, кстати, у вас с ними дела?
Джули состроила недовольную гримасу, давая понять, что утро существенных результатов не дало.
— Они не очень‑то хотят разговаривать со мной. Я не услышала почти ничего, кроме оскорблений. Их человек девять или десять в районе кладбища при аббатстве, многие с собаками. Чтобы поладить с ними, мне нужно сбрить волосы и переодеться в полевую военную форму.
— И нарастить на себе порядочный слой грязи, — добавил Даймонд.
— И еще сделать себе несколько татуировок.
— Пожалуй, несколько колец в носу тоже не помешают.
Возникла пауза. Затем глаза Джули наполнились ужасом. Она сообразила, что разговор, возможно, идет всерьез и все сказанное — по сути не что иное, как приказ ее непосредственного начальника.
— Ладно, на кольцах в носу я не настаиваю, — усмехнулся Даймонд.
Глава 12
— Здесь очень холодно, — сказала Саманта Тотт.
— Неправда, — возразил Джон Маунтджой. — Во всяком случае, замерзнуть насмерть тут невозможно.
— Вот спасибо, обрадовали! Я думала, что тот фургон был самым холодным местом на свете. Но, похоже, я ошибалась!
— Мы здесь временно.
— И сколько же мы будем тут сидеть? Еще одну ночь в этом ужасном месте я просто не переживу!
Выкрик Саманты эхом отразился от известняковых стен.
На холмистой местности к востоку от Бата расположено множество старых, заброшенных каменоломен. В качестве убежища Маунджой выбрал одну из них, закрытую полвека назад. Основные входы в шахту были заблокированы, но при желании проникнуть внутрь не составляло труда. Время от времени полиции приходилось проводить операции по поиску и спасению безрассудных и наивных искателей приключений, заблудившихся в лабиринте туннелей. Маунтджой, однако, не был ни безрассудным, ни наивным. В его случае необходимость найти место, где он мог бы спрятаться, значительно перевешивала риск заблудиться.
Он привез Саманту в Куорри‑Хилл ночью, вскоре после того, как им с ней пришлось покинуть заброшенный кемпинг. Спотыкаясь, Джон и Саманта долго бродили по зарослям в поисках одного из запасных выходов из каменоломни. Найдя его, Маунтджой включил фонарик и вместе со своей пленницей, согнувшись в три погибели, осторожно спустился по неровным каменным ступенькам в один из главных туннелей шахты, где можно было выпрямиться в полный рост. С правой стороны туннеля тянулся ров примерно двухметровой глубины. Это была выработка, где раньше добывали камень. Вероятно, в какой‑то момент шахту сочли неперспективной и закрыли. С точки зрения Маунтджоя, именно выработка являлась наиболее подходящим местом, в котором можно укрыться, — гораздо более безопасным, чем центральный туннель.
Джон помог Саманте спуститься в ров с таким гордым видом, словно он был агентом по продаже недвижимости, демонстрирующим клиенту особенно интересный объект. Учитывая, что у них был фонарик и запасные батарейки к нему, а также еда и одеяло, место действительно было вполне подходящим. Саманта даже немного поспала, Маунтджой тоже.
Но в это утро она постоянно жаловалась на холод. Женское хныканье даже в самой безобидной ситуации быстро выводило Маунтджоя из себя. Неудивительно, что вскоре он начал злиться. По его мнению, в те две ночи, которые им с Самантой пришлось провести в фургоне на территории заброшенного кемпинга, обоим было гораздо холоднее, но тогда его пленница не жаловалась. Возможно, она думала, что имеет дело с насильником, и опасалась спровоцировать его. Однако теперь, проведя в его обществе несколько ночей и убедившись, что Маунджой не пытается добиться от нее физической близости, Саманта осмелела и стала проявлять недовольство по поводу дискомфорта.
Чтобы хоть немного успокоить ее, Джон несколько раз повторил прописную истину, которую многократно слышал в Олбани: спать под открытым небом в любом случае намного холоднее, чем в любом помещении.
— Значит, вы считаете то место, где мы находимся, помещением? — язвительно осведомилась Саманта. — Может, нам лучше все‑таки вернуться в кемпинг? Вряд ли полиция от нас ожидает этого.
— Зато ожидает фермер. Теперь он наверняка будет сторожить свой участок.
— Тогда давайте найдем какое‑нибудь другое место.
— У меня есть план.
Саманта захлопала в ладоши от радости:
— Так поехали скорее! Там наверняка будет не хуже, чем здесь.
— Сначала я должен все проверить.
— Вы собираетесь делать это без меня?
— Разумеется. А вы чего ждали?
— Не оставляйте меня здесь одну. Пожалуйста, не оставляйте. Я очень боюсь темноты!
В голосе пленницы снова зазвучали истеричные нотки.
— Возможно, мне удастся раздобыть для вас какие‑нибудь теплые вещи, — произнес Маунтджой.
— У вас нет денег.
— Я не сказал, что собираюсь покупать их.
— Не бросайте меня одну.
— У меня нет выхода.
— Но почему? Меня никто не узнает. Когда вы намазали мне волосы той дрянью, вы заявили, что это изменит мою внешность. На меня никто не обратит внимания.
Саманта раздраженным жестом отбросила с лица прядь волос. Маунтджой подумал, что коричневая краска действительно помогла: если раньше пышная шевелюра пленницы стояла вокруг ее головы почти торчком, то теперь волосы безвольно свисали вниз. К тому же время от времени Саманта переставала жаловаться на холод и начинала проклинать Маунтджоя за то, что он сделал с ее прической. Эти претензии ему почему‑то было легче переносить.
