Чарли и Дэн кивнули. Тодд зашагал с корта.
Прежде чем Чарли почувствовала жалость к себе, Дэн осторожно положил ладонь на ее предплечье. Она замерла. Он когда-либо прикасался к ней раньше? Ощущение было странно интимным.
– Чарли? Я хотел сказать тебе…
– Кого я вижу! – раздался чей-то голос.
Дэн сразу же отдернул руку. К ним подходил Марко – красивый, сильный, высокий и загорелый, и он улыбался Чарли, как приятному сюрпризу. Подойдя, он притянул ее к себе и поцеловал в губы. Дэн, тренер Марко, еще один теннисист и его тренер отвели глаза.
– Как мне повезло! – воскликнул Марко.
– Привет, – застенчиво сказала Чарли.
– Фу, кто-то сильно вспотел, да? – улыбнулся Марко, шутливо отступая от нее на шаг.
– Она только что после двухчасовой тренировки. Чего ты хотел? – Тон Дэна был открыто враждебным.
Наступила тишина. Потом Марко рассмеялся. С холодком.
– Амиго, можно тебя попросить об огромной услуге? Отнесешь мои ракетки на станок для натяжки струн? Их надо отдать туда до часу, а я теперь не выйду с корта до двух. Хорошо?
Он кинул свою теннисную сумку Дэну, снова поцеловал Чарли и побежал к задней линии. Остальные последовали за ним.
Покраснев, Дэн закинул на каждое плечо по сумке – свою и Марко.
– Прости, – сказала Чарли, быстро шагая за ним. – Он повел себя грубо.
– Ничего, – ответил Дэн, хотя по его голосу было слышно, что он задет. – Пойдем, я провожу тебя в спортзал. Мне по пути.
Сама не зная почему – может быть, из-за того, что минуту назад она видела, как с Дэном плохо обошлись, – но пройдя пару шагов в тишине, она вдруг сказала:
– Что ты делаешь сегодня вечером? Не хочешь поехать со мной в «Австрия-Хауз»? У них там сегодня готовит ужин какой-то знаменитый шеф-повар. Когда-нибудь слышал об Андре Александере?
– Серьезно? Он здесь? Сегодня вечером?
– Да, и ужин всего на двадцать с чем-то персон, но я уверена, что они не станут возражать, если я приведу тебя.
Дэн задумался.
– Что, пропустишь автобусный тур по Лондону? Или экскурсию по пабам, где подают лучшую «фиш-энд-чипс»? Или хотел пройтись по местам съемок «Аббатства Даунтон»? Ну, признавайся, я знаю, что у тебя запланировано какое-то культурно-образовательное мероприятие…
Дэн рассмеялся.
– Скажи! – взмолилась она и пальцем ткнула его в бок.
– Я планировал сходить в музей лаун-тенниса. Они сегодня открыты допоздна. Но ужин от Андре Александера манит гораздо сильнее.
– Музей лаун-тенниса? Пожалуйста, скажи, что ты шутишь.
Дэн покраснел.
– Знаю, знаю. Это чересчур даже для меня.
Они дошли до входа в тренажерный зал, когда телефон Чарли зазвонил.
– Алло? – ответила она, в очередной раз проклиная неработающий определитель номера.
– Чарли? – донесся голос Марко.
Дэн опустил глаза, но не сделал ни шага, чтобы уйти.
– Да?
– Я на минутку. Вечером мы идем на ужин в «Австрия-Хауз». Там готовит Андре Александер. Говорят, это что-то невероятное.
– Марко, я… – Она не успела ничего ответить, потому что Дэн наклонился и прошептал:
– Иди с ним, Чарли. Серьезно, не переживай. Я вообще-то забыл о кое-каких других своих планах, так что в любом случае не смогу. Увидимся в три часа, ладно?
Чарли смотрела, как он бежал прочь.
– Чарли? – раздраженно окликнул Марко. – Встретимся там в шесть часов. – И отключился.
Когда Чарли открыла глаза на следующее утро, она ощутила душевный подъем, которого не испытывала уже очень давно. Уимблдон. Она гордилась собой, что не пошла вчера на ужин в «Австрия-Хауз», а пораньше отправилась в постель; в результате проспала одиннадцать часов и чувствовала себя великолепно. Сообщению от Марко – он интересовался, почему ее не было, – тоже не удалось ее не потревожить.
Два часа спустя она разгромила Штрассер в двух сетах. Быстро и уверенно. Даже Тодд ее похвалил.
Следующей должна была стать украинка Вероника Кулик. Она перешла в профессионалы совсем недавно и сейчас занимала в мировом рейтинге двадцать четвертое место. Чарли вместе с Вероникой смотрели матч, который предшествовал их собственному, на экране, висящем на стене в раздевалке.
– Не могу поверить, что играю в полуфинале Уимблдона! – сказала Вероника, не скрывая своего волнения.
Ей светлый пучок был так туго закреплен на затылке, что кожа вокруг глаз натянулась, делая ее еще моложе.
– Не волнуйтесь, болельщики здесь прекрасные. Вежливые и сдержанные.
Чарли поддержала разговор из любезности, но она хотела сосредоточиться на собственных предматчевых задачах. Никакого страха. Никаких колебаний. Не думать о скользкой траве.
А потом Вероника вдруг заплакала. Началось с пары слезинок, затем послышались тихие всхлипы, и вскоре Вероника уже рыдала в голос.
Чарли боролась с желанием обнять ее и утешить, а Тодд в голове кричал: «Никакой пощады! Она тебе не подружка! Сосредоточься на собственной гребаной игре!»
И все же Чарли встала и положила руку на плечо девушки.
– Простите, – сказала Вероника. Из-за плача ее акцент сделался заметнее.
– Ничего страшного, – успокаивающим тоном произнесла Чарли, не понимая, почему та плачет. – Перед тем, как я впервые вышла на корт Уимблдона, меня вырвало в раздевалке.
– Вы не понимаете, – прервала Вероника. – Если я не сыграю хорошо, моя семья останется без дома. Моим братьям будет нечего есть.
С экранов послышались аплодисменты. На Центральном корте разворачивался мужской матч, и только что начался тайм-брейк в третьем сете. В зависимости от результатов следующих нескольких очков, до начала их с Вероникой матча оставались либо секунды, либо несколько часов.
Затем Чарли услышала с экранов более громкие аплодисменты, но не позволила себе взглянуть.
– Родители отдали мне все, – продолжала Вероника. – Все небольшие деньги, которые они зарабатывают, все идет мне. Я их единственная надежда.
Чарли не знала, что ответить. Она не удивилась, услышав, что Вероника кормит всю семью. Так часто случалось в некоторых странах мира. Иногда одна теннисистка была опорой целой семьи – или даже целого сообщества. От них ожидали, что они с лихвой вернут каждый доллар и каждую частицу энергии, вложенные в обучение и тренировки. Мало кто из этих девушек попадал в высшую лигу – туда равно трудно добраться, не важно, из богатой ты семьи или из бедной, но тем, кто имел большие финансовые и эмоциональные обременения, было труднее.
В раздевалку вошла женщина в фиолетовом костюме – и удивилась, увидев залитое слезами лицо Вероники.
