Худший момент для кризиса трудно было придумать. Взятие Намюра могло стать и стратегической, и символической победой, но только если бы Вильгельм сумел продолжить свою кампанию. Поскольку из Лондона денежных поступлений не было, казначею армии Ричарду Хиллу пришлось срочно искать наличные деньги в другом месте. Он отправился в Брюссель, чтобы попросить заем у тамошнего богатого банковского сообщества, но на то, чтобы получить ссуду в триста тысяч флоринов, ушло несколько месяцев — явно из-за состояния английских правительственных финансов.
[217] Деньги дошли до армии прежде, чем она превратилась в сброд, и пятого сентября Намюр пал, но война затягивалась. Возможно, из государственных соображений и, несомненно, из-за личного тщеславия Людовик XIV не хотел идти на серьезные мирные переговоры после столь громкого поражения. В конце 1695 года, когда сезон военных походов закончился, было ясно, что война возобновится следующей весной — если только одна из воюющих сторон прежде не станет банкротом.
И Вильгельму, и его правительству было очевидно, что из этого следует. Если Англия желала продолжать борьбу, она нуждалась в устойчивой валюте. Открывая сессию Палаты общин 26 ноября 1695 года, Вильгельм почти умолял ее членов найти решение валютного кризиса.
Он начал с явным смущением, сожалея, "что с начала моего правления я так часто был вынужден просить о столь обширной помощи мой народ". Но, предупредил он, облегчения не будет. "Я уверен, что вы согласитесь с моим мнением, — сказал Вильгельм, — что для продолжения войны на суше и на море в этом году будут необходимы не меньшие средства, нежели те, что были выделены на последней сессии", — а на самом деле даже большие, поскольку "суммы, которые были даны, оказались весьма недостаточными". Вильгельм признал "те серьезные затруднения, в которых мы на сей раз оказались из-за плохого состояния английской монеты". Решение этой проблемы будет стоить еще дороже, и таких денег у правительства в действительности нет, но этот вопрос "беспокоит столь многих
[218] и имеет столь большую важность, что я счел целесообразным передать его всецело в ведение Парламента".
Это был блестящий риторический прием. Король смиренно уступал Палате общин — в конце концов, он стал монархом благодаря решению Парламента, — право определить, кто должен пострадать, финансируя его непопулярную войну. Но это не решало вопроса: что может сделать правительство, чтобы предотвратить продажу английского серебра тем, кто предлагает лучшую цену?
В поисках решения Лаундес разослал свою просьбу о помощи и получил ответы от умнейших мужей, в числе коих был Исаак Ньютон.
Глава 11. Нашему возлюбленному Исааку Ньютону
В процессе работы над задачей, поставленной Лаундесом, Ньютону было очевидно одно: валютные преступники являются рациональными агентами, откликающимися на несложный набор стимулов.
Обрезка серебряных монет давала чистую прибыль, как и переплавка полновесных шиллингов для покупки золота за границей. Люди будут продолжать стремиться к получению этой прибыли, если их не остановит принуждение или изменение на рынке. Это было ясно, как простейшее уравнение.
Ньютон понимал также, что только силой прекратить контрабанду слитков не получится, коль скоро обрезка монет продолжалась, несмотря на угрозу смертной казни. Поэтому он обратил свое внимание на источник прибыли при незаконной торговле серебром и придумал две меры, которые могли разрушить элементарную экономическую логику, стоявшую за махинациями с английской монетой. Сначала страна должна была избавиться от своей старой, изношенной валюты, качество которой все время снижалось. Для этого Ньютон и многие другие рекомендовали полную перечеканку. Все серебряные деньги Англии, старые и новые, следовало передать на Монетный двор, расплавить и переделать в единообразные, прочные, окаймленные монеты. Только один этот шаг в основном решил бы проблему обрезывания. Если в обращении не будет выкованных вручную, не имеющих каймы денег, то срезать металл с новых монет будет чрезвычайно сложно.
Но, если не изменить соотношение веса и номинальной стоимости новых монет, перечеканка английских денег не обуздает непрерывный отток серебра через пролив. Чтобы решить эту проблему, полагал Ньютон, важно "придать гуртованным деньгам устойчивую, одинаковую внутреннюю и внешнюю ценность, какой она и должна быть, и таким образом предотвратить их расплавку и вывоз".
[219] Иными словами, следовало привести в соответствие два различных источника ценности монеты — "внутренней" рыночной цены металла, из которого она сделана, и "внешней", которую придает печать с портретом монарха, превращающая металлический диск в законное средство платежа. Поскольку в качестве денег использовалось как серебро, так и золото, это означало изменение их относительной стоимости. В случае, когда на английское серебро покупали на континенте больше золота, чем это можно было сделать, покупая гинеи по номиналу, следовало понижать количество серебра на шиллинг, что сделало бы голландское или испанское золото более дорогим в пересчете на английские серебряные деньги. Такая девальвация, выполненная правильно, устранила бы ценовые различия, которые так успешно эксплуатировались валютными пиратами.
Лаундес, крупный общественный деятель, отстаивавший девальвацию, приветствовал выводы Ньютона. Но он находил, что ее трудно реализовать на практике, потому что в ее основе лежала радикально новаторская мысль: королевское изображение было простой фикцией, а не своего рода волшебством, которое придавало абсолютную ценность кусочку серебра. По логике Ньютона, слово "шиллинг" можно было считать просто удобным способом выразить, сколько определенное количество серебра стоит как товар. С такой точки зрения единицы валюты — шиллинги, полукроны, гинеи — не могут обладать абсолютной ценностью, проистекающей из божественной власти королей. Вместо этого они являются относительными выражениями цены определенного количества металла — или чего-нибудь другого, — и эти цены могут меняться при любом изменении условий в реальном мире.
Таким образом, под аргументацией в пользу девальвации проступала идея, способная вызвать опасения: деньги не должны считаться просто вещью, материальным объектом, позвякивающим в кошельке. Их следует воспринимать как член уравнения, как абстракцию, некую переменную, которую можно проанализировать математически — что, в сущности, и делали умелые торговцы всякий раз, когда играли на рынке в Голландии против рынка в Лондоне.
