Развязка произошла в конце весны 1697 года, когда парламентская сессия закончилась, а должности Чалонеру так и не предложили. Эта новость потрясла его, хуже того — оставила почти без гроша в кармане. Последнее посещение Ньюгейта обошлось ему, как обычно, дорого, к тому же он, по-видимому, воздерживался от изготовления поддельных монет, пытаясь обставить Парламент по-крупному. К концу зимы "его деньги иссякли", и он признал, что "поскольку Парламент его не поддержал, ему придется снова приступить к работе". В начале марта, 10-го или 11-го, он заказал "штампы для шиллинга" граверу, с которым работал прежде. Если заставить правительство помочь ему обогатиться не удалось, он заработает известным ему способом, который сам Исаак Ньютон назвал так: "Новый, более опасный способ фальшивомонетничества".
[327]
Чалонер вновь собрал старую компанию. Он обратился к своему давнему сообщнику Томасу Холлоуэю, и они возобновили сотрудничество, в котором Чалонер генерировал идеи, а Холлоуэй отвечал за логистику.
Отчаянно нуждавшийся в наличных Чалонер попросил Холлоуэя "нанять дом в сельской местности,
[328] подходящий для чеканки", в то время как "он найдет материалы".
Холлоуэй справился с этим быстро, найдя дом в деревне Эгам в Суррее, примерно в двадцати милях к юго-западу от Лондона. Места нужно было много, поскольку операции в масштабе, удовлетворяющем Чалонера, подразумевали шум, духоту, постоянный поток сырья и готовых изделий и множество людей. В Лондоне такая суматоха не могла остаться без внимания. При любой попытке чеканки в столице приходилось полагаться на сознательную слепоту множества свидетелей — купленную, вынужденную или порожденную безразличием. Но такая круговая порука не может продолжаться бесконечно. Ньютон заполнял свое досье — и Ньюгейт — благодаря сообщениям о чеканке в нанятых комнатах или в тесно прижатых друг к другу домишках, поступавшим от соседей или посыльных, которые видели аппараты для чеканки, когда приходили и уходили с горстками поддельных крон или гиней. Дом состоятельного человека в городе или деревне также не годился. Высокие стены и просторные помещения могли отсечь посторонних, но никак не слуг, без которых не обходился ни один богатый дом.
Выбор деревенского дома позволял избежать обеих ловушек. Такой дом был достаточно уединенным, чтобы избежать излишнего внимания местных жителей. Он был достаточно скромен, чтобы не было нужды в слугах — новые арендаторы могли сами позаботиться о себе. И самое лучшее, как, по-видимому, полагали Чалонер и Холлоуэй, было то, что дом находился достаточно далеко от Лондона, где их мог сразу же обнаружить смотритель Монетного двора.
В то время как Холлоуэй обустраивал новое место, главарь решал свои проблемы. "Новый способ", изобретенный Чалонером, был, по существу, вариантом традиционного метода отливки подделок. Но внимание к качеству отливки, по-видимому, произвело впечатление даже на Исаака Ньютона, который отслеживал каждый шаг своего врага благодаря донесениям своих агентов. Ключ к отливке успешных подделок таился в качестве штампов или матриц, при помощи которых изображение наносилось на обе стороны монеты. Чтобы удостовериться, что его формы не вызовут подозрений, Чалонер вырезал аверс и реверс на деревянных брусках и затем передал их Холлоуэю, который отнес образцы мастеру по металлу по имени Хикс. На следующем этапе Ньютон столкнулся с важным усовершенствованием. Обычные формы открывались для того, чтобы в них залили расплавленный металл, и вновь закрывались, чтобы произвести и аверс, и реверс монеты, а это могло оставить облой, вызывающий подозрение. Поэтому Чалонер попросил Хикса сделать медную форму, в которой был литник, отверстие, через которое металл мог быть введен в пространство для литья. Таким образом, теоретически уменьшалась вероятность возникновения различных дефектов — появления трещин или облоя в законченной подделке.
От Хикса медные формы отправились к третьему человеку, Джону Пирсу, который должен был отшлифовать их поверхность. Это должно было улучшить качество отпечатка и сделать монеты практически неотличимыми
[329] от тех, что отчеканены машинами Монетного двора. Наконец, Чалонер настоял на том, чтобы подделывать только шиллинги; это означало, что новые формы будут "совсем небольшими … чтобы их можно было спрятать в любом месте".
[330]
В начале своей карьеры Чалонер держал при себе свои знания, чтобы получить максимальную прибыль от каждой поддельной монеты. Теперь он был больше заинтересован в том, чтобы дистанцироваться от любого непосредственного контакта с фальшивками. Поэтому он согласился открыть тайны своего "нового способа, быстрого и выгодного"
[331] братьям Холлоуэй. Джон Холлоуэй выказал себя нерадивым учеником, зато Томас вновь проявил свои способности. Чалонеру оставалось найти того, кто будет запускать фальшивые шиллинги в обращение, и при таком распределении ролей "они должны были разделить прибыль на троих".
Это был хороший план. Он должен был сработать. Но прошло несколько недель, и вся схема начала разваливаться.
Восемнадцатого мая Джон Пирс — человек, которого Чалонер хотел привлечь для доработки своих новых штампов, — предстал перед мировым судьей в связи с обвинением, не имевшим отношения к этой схеме. Однако на допросе под нажимом он раскололся — и рассказал все что мог о планах Чалонера. По его словам, один человек из банды Чалонера попросил, чтобы он сделал инструмент для обрамления, используемый фальшивомонетчиками. Пирс рассказал, что видел "ножницы и другие инструменты, применяемые для изготовления фальшивых монет" в доме, занимаемом зятем Чалонера, Джозефом Грейвнером (известным так — же как Гросвенор). Пирс признал свою вину в том, что он предоставил некоторые из "различных орудий", необходимых для осуществления планов Грейвнера по подделке, и заявил, что видел своими глазами, как Грейвнер "подделывает гуртованный шиллинг". Он сообщил, что Чалонер требовал от своего зятя, чтобы тот поставил ему оборудование, необходимое в Эгаме, угрожая, что иначе он "через две недели раскроет всю правду о нем в таверне "Фляга", принадлежащей Кларку" — смертельная угроза, поскольку это означало, что Грейвнер будет публично обвинен в тяжком преступлении. И наконец, пожалуй, самое вопиющее: Пирс утверждал, что слышал из уст Чалонера его знаменитую тираду
[332] о том, как он надует Парламент так же, как короля и казначейство.
