Тело Майи упало прямо в центр холма из утеплителей и поролона. Я ринулся к ней.
– Вы живы?
Большие глаза Капраловой не моргая смотрели в небо. По моей спине пополз ледяной озноб. И тут ресницы девушки дрогнули, она закрыла веки, шевельнула губами…
– Ура, – закричал шофер, который стоял на коленях с другой стороны от упавшей. – Вот …! Парень, вызови «Скорую», моя мобила в машине.
Я вытащил сотовый, водитель тихо бубнил:
– Дура, вот дура! За фигом швыряться и злиться! И че теперь?
– Врачи едут, – сказал я.
– Ее надо поудобнее устроить, – заголосила тетка, – давайте под спину еще тючок подпихнем.
– Нет, – хором сказали мы с водителем, потом парень добавил: – Нельзя ее трогать. Вдруг позвоночник сломан, сделаем девчонку тогда на всю жизнь инвалидом.
– А так она простудится, – завизжала баба, – много ты понимаешь! Позвоночник! Врач, что ли? Тогда почему не в больнице, не в белом халате?
– Из двух зол – простудиться или на всю жизнь потерять возможность двигаться – следует выбрать первое, – отрезал я.
– Я в МЧС служу, – пояснил водитель, – нас обучили кое-чему. Сегодня выходной, поэтому я помогаю брату с ремонтом.
– Понятно, почему моментально сориентировались и не потеряли самообладания, – сообразил я, – повезло Майе.
Глава 27
– Сейчас сварю вам успокаивающий чай, – сказал Борис, услышав, что случилось у Капраловой.
– Не надо, – отмахнулся я.
– У вас вид совсем не радостный, – заметил секретарь.
– Редко вижу, как из окна девушка вываливается, – пробормотал я. – Не привык к такому. Пойду приму душ. А вы пока соединитесь с Бурмакиным и сообщите ему, что произошло. И, пожалуйста, заварите крепкий чай, нормальный, без всяких добавок вроде мяты. Выйду из ванной и выпью.
Отдав распоряжение, я пошел в ванную, встал под душ, закрыл глаза и попытался привести себя в порядок. Если я не подвержен истерикам, то это не означает, что я в эмоциональном плане деревянный болван, вырезанный из цельного куска дуба. Да и кто сохранит полнейшее душевное равновесие, если на его глазах из окна выпадет человек?
Я вылез из ванны, вытерся полотенцем, оделся и вышел в коридор.
– Иван Павлович, – донесся издалека голос Бориса, – Иван Павлович…
Мои веки распахнулись, я удивился. Лежу на диване в кабинете, в брюках и рубашке, прикрыт тонким пледом, под головой подушка. Но ведь только что, приняв душ, я направился в коридор. Что за чудеса?
– Иван Павлович, – повторил секретарь, который стоял около софы, – пришел Василий.
Я приподнялся.
– Бурмакин?
– Да, – подтвердил Борис, – он уже давно тут. Мы не решались вас разбудить.
– Который час? – заморгал я.
– Восемь, – ответил помощник.
– Вечера? Утра? – не сообразил я.
– День клонится к закату, – поэтично высказался Борис. – Вы хорошо себя чувствуете?
– Нормально, – покривил я душой.
Не стану рассказывать секретарю, что совершенно не помню, как очутился в кабинете.
– Вы вышли на кухню, – продолжал Борис, – сделали глоток чая, дальше пить не стали, сказали: «Пойду поработаю, когда Вася приедет, скажите мне» – и удалились. После появления Бурмакина я зашел в кабинет, а вы спите. Не решился вас будить, но сейчас подумал, что… уж извините.
– Все правильно, – кивнул я, – впервые меня так посреди дня сон свалил.
В кабинет всунулся Вася:
– Она жива! В смысле Капралова. Перелом таза, лодыжки, сотрясение головного мозга, но у доктора оптимистичный прогноз. Травм жизненно важных органов нет, ей просто больно.
– Бедная девочка, – вздохнул я, – чувствую вину за ее падение. Я, взрослый мужчина, разозлился на юную особу и ушел, бросив ее один на один со своими эмоциями. Следовало остаться, тогда Майя не вывалилась бы из окна.
– Ваня, она тебя убить хотела! – возмутился Василий. – Какое, к чертям, чувство вины? Сверзилась из-за собственной глупости и злости. По делам и награда. Подушкину повезло, что ему по макушке ступкой не влетело. Иначе лежать бы тебе, Ваня, сейчас в морге, а нам с Борей венок и гроб покупать.
Я поднял руку:
– Василий! Не стоит преувеличивать.
– Бронзовая ступка, падающая даже со второго этажа, становится подобной пушечному ядру, – встал на сторону Бурмакина секретарь. – Зачем она Майе?
– Ступка? – уточнил Василий. – Ты не знаешь? В ней толкут всякое разное. Сейчас их делают из пластика, металлокерамики. А в прежние времена в ходу были глиняные, деревянные, фарфоровые. Материал, из которого сделана утварь, имеет большое значение.
– Почему? – удивился я. – И зачем она вообще современной хозяйке, у которой на кухне есть миксер?
Вася и Борис переглянулись.
– Упомянутый вами прибор взбивает ингредиенты, – пояснил секретарь, – например, белки. С помощью ступки и пестика мы их растираем, толчем.
– Легче пользоваться миксером, – возразил я.
– Ты сможешь взбить сахар вместе с листьями мяты? – спросил Вася.
– Навряд ли, – пробормотал я.
– А в ступке получится, – улыбнулся Борис. – Многие хозяйки думают, как вы. Указано в рецепте: разотрите желтки с сахаром. А женщины их миксером взбивают, потом за голову хватаются: почему песочный пирог в крошево превратился! Наверное, рецепт неправильный. Да нет, руки у хозяйки локтями вперед пришиты. Растирать, не взбивать. Глаголы не синонимы.
– Факт присутствия ступки в доме Майи говорит, что она была хорошей хозяйкой, – подхватил Вася, садясь в кресло, – у меня тоже такая есть.
– Бронзовая? – уточнил Борис.
Бурмакин положил ногу на ногу.
– Нет, пластиковая конкретно не годится. Фарфор лучше всего.
– Почему? – снова не сообразил я.
– Материал имеет принципиальное значение, – начал вещать Василий, – фарфор нейтрален, в него можно и уксус налить, и лимонный сок. Глина нет. И дерево реагирует с тем, что в нем лежит, а бронза и вовсе…
Бурмакин притих.
– Что не так с металлом? – поторопил я следователя.
Вместо него к разговору присоединился Борис:
– Бронза очень капризна, придает особый привкус многим продуктам, кое-какие может испортить и даже отравить. Ступки из этого материала используют гомеопаты, те, кто готовит лекарства.
– Думаю, таких не осталось, – возразил я, – травники выписывают пациентам капли и таблетки, которые покупаются в специализированных аптеках. Хотя, возможно, какие-то древние старухи-знахарки еще мнут пестиком листья…
