— Мои завтра уезжают в Карелию, я тоже должен ехать.
— Чего это ты вдруг? — прямо-таки опешила Уна.
— Да не вдруг. Мы всю зиму готовились, и маршрут составили, и литературу подобрали. Я даже их эпос «Калевалу» прочел. Страшно мрачная штука.
— А как же мы без тебя?
— Хочешь, чтоб я остался?
— Конечно.
— Тогда я скажу дома, что ехать не могу, что мне поручили важное дело в клубе ЮДМ.
— Ты настоящий друг. — Уна благодарно посмотрела на Атиса. — Я бы, наверно, не смогла отказаться от такой потрясающей поездки.
— Я надеялся, что, мы за неделю справимся и я смогу поехать, — признался Атис. — А сейчас, когда мы почти у цели, бросать не хочется.
— Ты жестоко ошибаешься, если думаешь, что мы почти у цели, — Уна вздохнула. — Мы так же далеки от нее, как были в самом начале. Мы даже не знаем, нашел ли Луи что-нибудь в остальных ножках кровати. Может быть, он сегодня и продал все драгоценности этому толстяку с кожаным портфелем. У того прямо глаза блестели, когда он шептал: «А еще что-нибудь есть?»
Уна простить себе не могла, что так легко позволила обвести себя вокруг пальца. Наверняка с другой стороны гостиницы, со двора, есть служебный вход — могла бы и сообразить.
Они долго молчали, каждый думал о своем.
— Толстяка не мешало бы изучить поосновательней, — заметила Уна.
— Постой-ка! — Атис пулей вылетел из комнаты. Через минуту он вернулся и положил перед Уной целую кипу фотографий. — Вся банда брата Язепа. Глянь сюда — те же очки, которые достают только по блату, тот же пузатый портфель.
— У нашего нет бороды, да и живот посолидней, — решила Уна.
— Живот за это время мог вырасти, а бороду ничего не стоит сбрить.
Когда стемнело, пришли Ивар и Магдалена. Старый Голдбаум после обеда как ненормальный носился по улицам и почему-то очень внимательно изучал каждую встречавшуюся ему девушку. Вечером, когда стало смеркаться, он уже еле волочил ноги. И все время что-то бормотал.
— А что Луи Четырнадцатый? — поинтересовался Ивар.
— Из бара вышел как следует нагрузившись, еле до дома добрался. Пришлось попридержать его, когда выходил из трамвая. Потом долго возился около дверей, ключ в замочную скважину не попадал. Я хотел помочь, а заодно и в комнату заглянуть, да тут появилась женщина с пустым мусорным ведром. Как пошла она ругаться, схватила нашего Гирта за шиворот и втолкнула в квартиру. В таком состоянии он ни на что не способен. До утра будет спать как убитый. Поэтому лично я ухожу домой.
Но тут Атис ошибся.
Гирт проснулся вечером и с трудом сел. Голова раскалывалась. Матери, к счастью, дома не было, а то не миновать бы ему осточертевших проповедей. Он сунул голову под кран. Стало легче. Но жажда становилась невыносимой, а водой ее было не утолить.
Сейчас бы пару бутылок пива. Да нет денег. Мать в последнее время все свои сбережения прячет в шкаф. Бутылки и банки давным-давно проданы. Машинально он сунул руку в карман. Елки-палки! Десять красненьких! Кольцо! Он же продал его тому с волосатыми ручищами.
Магазин спиртных напитков был уже закрыт. В продовольственном продавался только коньяк. Но теперь-то ему не надо жаться, не нищий! Не взяв сдачу, Гирт сунул бутылку в карман и медленно побрел домой. В кухне на столе он нашел холодные котлеты.
Незадолго до полуночи мастер Гоба провожал своего товарища по работе Анну Заринь домой, до самых дверей ее квартиры. День рождения удался, гости были довольны, веселы. Если бы не она, милая Аннушка, ему, одинокому мужчине, никогда бы так славно все не устроить. Если ей когда-нибудь понадобится мужская помощь, пусть в любое время обращается к нему.
— Спасибо, спасибо! У меня у самой сын совсем взрослый, он и поможет.
— Боюсь, не выйдет из него дельного помощника. На работу несколько дней не являлся, мастерам грубит. Парень он, в общем-то, неплохой, только сразу видно, не в строгости воспитывался. Мужской руки не чувствуется. Но ты не беспокойся, прослежу, чтоб с ним все было в порядке, возьму к себе в бригаду, — пообещал Гоба. — А не сходить ли нам как-нибудь вместе в кино или в кафе? Ведь не такие уж мы старые. Да и нехорошо, когда человек все один да один.
Мать Гирта посмотрела мастеру вслед с двойственным чувством. Гоба человек неплохой, товарищи его любят и уважают. Почему бы и не попробовать начать жизнь сначала? Только как отнесется к этому Гирт?
Но стоило ей войти в квартиру, хорошее настроение развеялось, словно дым. Гирт громко храпел, уронив голову на кухонный стол. Рядом стояла початая бутылка, коньяка. Гневу ее не было предела. Она работала не покладая рук, лишь бы сын не нуждался ни в чем, ради него пожертвовала своей молодостью. Что видела она в жизни? Ровным счетом ничего. Работа и дом, дом и работа. И вот сейчас, когда можно вздохнуть посвободней, снова беда на ее голову. Пьяница и разгильдяй! Ни учиться не хочет, ни работать. Скорее бы армия, может, там сделают из него человека!
— Не ругайся, мам! Ты должна гордиться таким сыном, — нечленораздельно мямлил очнувшийся Гирт. — Будут у тебя и шелка, и бархат. И всякие там кружева и бельишко! Твой сын богач. Видишь! — И он рассыпал по столу оставшиеся десятки.
— Откуда у тебя деньги? — испуганно спросила мать. — Уж не украл ли?
— То ли еще будет! Бери, все твое. Вот погоди, загоню драгоценности, куплю «Волгу» и двинем мы с тобой на юга. На солнце пожаримся, в Черном море искупаемся. Мы что, хуже других, что ли? И Антру с собой прихватим, клевая чувиха! Ну и житуха начнется, елки-моталки!
Мать с нарастающим ужасом слушала пьяное бормотание сына. Какие драгоценности, какая Антра? Давно соседи говорили, что Гирт связался с какой-то гоп-компанией. Но вором ее сына никто не называл. Лоботрясом, бездельником — да, но вором никогда. И вот пришла беда. Неужели ограбил ювелирный магазин? А то разве стал бы говорить о драгоценностях?
Наученная опытом, она знала, что расспрашивать Гирта в таком состоянии бессмысленно. Надрываясь, она отволокла безвольное тело в кровать и сама тоже пошла спать.
Лежа в своей постели за шкафом, она всю ночь не сомкнула глаз, прислушиваясь к тяжелому дыханию сына. Соседка недавно жаловалась, что чуть не прибил ее собаку, а заодно и ее самое. Другая видела его разряженным, словно чучело. Вчера, разыскивая свои янтарные бусы, ока нашла этот клоунский наряд под диваном. Пока не вернет бусы, тряпья своего не увидит. В надежном месте спрятано, у соседки!
Ей показалось, она только-только прикрыла глаза, как раздался яростный крик:
— Куда камыш дела из вазы?
— Не кричи! Его давно пора было выбросить.
Мгновение Гирт оловянно таращился на пустую вазу. И вдруг как хватит ею об пол. Мать побледнела. Работа известного керамика, которой она так дорожила, разлетелась на мелкие черепки.
