Таким образом, к концу 80-х годов доля ВВП, приходящаяся на производственную сферу, примерно в восемь раз превосходила сферу непроизводственную.
На экономику давил нереализованный денежный спрос (феномен дефицита), доля накоплений нарастала как снежный ком. Процессы эти начались ещё в 60-е годы. В начале 70-х нефтяной кризис на Западе, казалось бы, помог отчасти решить проблему. В условиях резкого роста цен на чёрное золото за нефтедоллары можно было закупать импортный ширпотреб и продукты питания. Или даже целые производственные комплексы (АвтоВАЗ, например). Но в начале 80-х США и Саудовская Аравия положили предел кратковременному процветанию потребительского рынка Советского Союза.
Цены на углеводородное сырьё резко упали, проблемы, стоящие перед советской экономикой, резко обострились.
А тут ещё война в Афганистане, наметившееся отставание в сфере высоких технологий, которое было во многом спровоцировано неправильной инвестиционной политикой правительства СССР: на техническое перевооружение производства микроэлектроники выделялось явно недостаточно средств. Горбачёвским ответом на этот вал проблем и стало пресловутое ускорение.
Хотели как лучше
Итак, в 1986 году принимается судьбоносное (как тогда модно было говорить) решение об ускорении темпов экономического роста. К тому времени они упали с рекордных почти 12 % ВВП в 1973 году (за счёт роста цен на нефть, разумеется) до 3 % в 1985 году. В то же время валовые накопления населения неуклонно росли на протяжении последних 20-и лет и достигли к тому времени более 30 % ВВП! Согласитесь, пропорция угрожающая, и динамика (падение темпов роста и увеличение валовых накоплений) ничего хорошего не обещает.
Партия сказала: даёшь ускорение! Но ускорение в рамках традиционной советской парадигмы: необходимо увеличить производство всё тех же средств производства с тем, чтобы в будущем увеличить с их помощью рост производства продуктов конечного потребления. То есть для лечения болезни врач пытается резко обострить её симптомы. Результат: к 1987 году темпы роста падают до 2 %, а накопления находятся на том же уровне. Советская экономика, образно говоря, напоминала не выезжающий из гаража автомобиль, хозяин которого тратит всё больше средств на его модернизацию и обслуживание, собираясь только в будущем ездить на нём сам и возить друзей и знакомых. Плюс амортизационные потери.
То есть экономика работала сама на себя, как бы не замечая конечного потребителя. К началу 90-х годов производственная сфера достигла почти 80 % ВВП. При этом гигантские государственные инвестиции в большой своей части растворились в незавершённом строительстве. Исполнительская дисциплина на производстве в СССР катастрофически падала. Люди руководствовались поговоркой: нам делают вид, что платят, мы делаем вид, что работаем. Стимулировать работников ростом зарплат в условиях, когда на эти деньги нечего было купить, стало практически невозможно. Все стремились дополнять пустую «бумажную» зарплату материальными хищениями «родного» производства. Про тех, кто по каким-то причинам не вливался в ряды «несунов», пренебрежительно говорили: «Ты со своего завода даже гвоздя домой не принёс!»
Таким образом, ускорение усугубило ситуацию, сделав неизбежной перестройку.
Красоты катастройки
Итак, начинается перестройка. Терпеть дальше не представляется возможным. Бюджетные проблемы заставляют правительство переходить к радикальным мерам. К падению цен на нефть и росту государственных расходов, связанных с Афганистаном и Чернобылем, добавляются результаты антиалкогольной кампании. Государство вынуждено для того, чтобы выполнить свои обязательства перед населением, использовать средства на счетах граждан и организаций. Таким образом, растёт внутренний долг СССР, хотя официально этот факт и не признаётся.
Идеологи перестройки решили, что социалистическая плановая экономика оживёт, если её приправить элементами рынка. Тогдашний премьер Рыжков представлял рынок следующим образом: государственные предприятия получают свободу в использовании части прибыли. Плюс кооперативы, совместные предприятия и индивидуальная трудовая деятельность.
Больше свободы при той же структуре экономики, при том же дисбалансе производства и потребления, при том же давлении на рынок огромной денежной массы. Авторы реформы оглядывались на опыт НЗПа, который в 20-е годы дал прекрасный результат. На этот раз всё вышло по-другому. Перестройка обернулась самой настоящей «катастройкой».
Что могли купить госпредприятия на предоставленные им средства в ситуации товарного дефицита? Только импортный ширпотреб для удовлетворения личных нужд руководства и привилегированной части трудового коллектива. Всё остальное вместо того, чтобы поступать в бюджет, скапливалось на банковских счетах. Расширять производство никто и не думал, все были заняты спекуляциями, дающими быструю отдачу, или просто взвинчивали цены на свои товары и услуги. К 1989 году дефицит союзного бюджета составлял уже 120 млрд, рублей. А на счетах госпредприятий зависло около 100 млрд. Внутренний долг государства за четыре года перестройки вырос более чем в три раза! Таким образом, в 1989 году пришлось принимать бюджет с дефицитом. Попытки правительства исправить ситуацию путём усиления налогового бремени на фактически частный бизнес положения не спасли. Запоздала и отмена антиалкогольных мер.
Испытание свободой
Экономические сложности усугублялись политическими факторами. Перестройка сопровождалась гласностью. Люди к тому времени чудовищно устали не только от экономических проблем. Монументальная ложь советской пропаганды, столкнувшись с грандиозными завалами непродуманных экономических решений, вызвала крушение советского «Титаника».
Вначале людям разрешили услышать правду о Сталине. Потом – о Ленине. Затем стали вслух сомневаться в ценностях социализма и в реальности построения коммунистического рая на земле. Потом на щит были подняты либеральные ценности. Свободы захотелось всем и во всём: свободы управлять родным предприятием, свободы материться на газетных страницах и киноэкранах, свободных и прямых выборов губернаторов и президентов. А президентов становилось всё больше, потому что многие желали национального самоопределения вплоть до отделения от СССР. Кое-кто думал, что бежит с тонущего корабля. Но оказалось, что плавсредство под названием Российская Федерация сегодня чувствует себя гораздо увереннее десятка утлых шлюпок, дрейфующих по бурному морю международных отношений.
Это мы сегодня, на холодную голову (она остужена экономическими вьюгами и политическими метелями последних 30-и лет) понимаем, что либерализация общественных отношений трудно совместима с рациональными (и зачастую непопулярными) экономическими реформами. Для этого на мостике государственного корабля нужен не глуповатый Горбачёв или подвыпивший Ельцин. Здесь нужны авторитарные, жёсткие, осторожные и (когда надо) решительные лидеры типа Дэн Сяопина и Ли Куан Ю. Тогда всё выглядело немного по-другому. Но получилось как получилось. Какие уроки мы можем извлечь из событий тех лет?
