По данным археологических раскопок, специализация присутствует уже в крито-микенский период, хотя ее полное развитие приходится на более позднее время
[435]. Урожаи оливок и винограда можно собирать на земле, малопригодной для выращивания зерновых культур. Это позволяет повысить продуктивность сельского хозяйства. Характерно, что северная граница проникновения греческой колонизации в Средиземноморье и районы Черного моря совпадает с северной границей распространения оливкового дерева, с регионом, в котором возможно использование средиземноморской триады
[436]. Разные требования к земле – под пшеничные поля, оливковые рощи и виноградники – стимулируют межрегиональную специализацию и развитие торговли
[437].
Однако у расширения торговли есть и оборотная сторона. Торговый корабль середины 2‑го тысячелетия до н. э., как и многие века потом, ничем не отличается от пиратского
[438]. Пиратство везде, особенно в Средиземноморье, идет рука об руку с торговлей
[439].
Гёте вложил в уста Мефистофеля слова:
Кто спросит, как наш груз добыт?
Разбой, торговля и война –
Не все ль равно? Их цель одна!
[440]Народам моря в силу их малочисленности сложнее, чем степнякам, завоевывать крупные земледельческие государства. Перевозить по морю необходимые для масштабных военных действий крупные контингенты пеших воинов и тем более конницы в древнем мире было трудно. К тому же центры аграрных цивилизаций умышленно отодвигались от побережья. Поэтому морские кочевники, как правило, использовали свою мобильность для набегов и грабежей, а не для захвата других народов и их территорий. Завоевание датчанами, а затем норманнами Англии – исключение из правил. Другое дело – пиратство, морской разбой. Упоминания о нападениях пиратов как массовом явлении встречаются в самых ранних источниках по истории Средиземноморья.
В донесении египетскому фараону Рамзесу III, относящемся к концу 2‑го тысячелетия до н. э., сообщалось о существовании морских разбойников, которые на протяжении более чем 100 лет наносили значительный вред мореплаванию египтян. В этом документе говорилось: “Обрати внимание на народы Севера, живущие на островах. Они неспокойны, они ищут подходы к портам”
[441].
Характерная черта пиратства – децентрализация насилия. То, что не сумел отнять один, отнимет следующий. Устойчивое сельское хозяйство при непрерывных пиратских набегах невозможно. Иллюстрация тому – Египет во времена нашествий “народов моря”. Подвергавшиеся пиратским набегам оседлые народы платили морским кочевникам дань, чтобы предотвратить их нападения. Дань была платой за мир и порядок на море, собственную безопасность.
Независимо от того, удавалось или нет пиратам обирать прибрежные аграрные государства, они все больше и больше склонялись к морской торговле, к увеличению ее доли в балансе с морским разбоем. Торговля и выгоднее, и безопаснее. Даже регулярно получая дань, разбойники охотно дополняли ее коммерческими доходами. Они начинали понимать, что торговля с соседними аграрными государствами не подрывает их ресурсы и, следовательно, они сохраняют “курицу, которая несет золотые яйца”, базу для потенциальных грабежей
[442].
При децентрализованной угрозе извне аграрные государства испытывали трудности в организации обороны по всему побережью
[443]. А прибрежные народы, активно занимавшиеся торговлей и пиратством, обладали теми же преимуществами, что и кочевники-скотоводы, – мобильностью и малой уязвимостью собственных поселений, обусловленной гористой местностью
[444].
