Мой ум готов отказаться от любых попыток понять, что реально, а что нет. Не знаю, может, у меня разыгрались нервы. Бледные чужие черты проступают сквозь знакомые лица, ставшие похожими на маски, но я определенно вижу, как Колин подмигивает Уоррену, добавляя:
– Вы тоже можете посмотреть, если хотите.
50: Напоминания
Я не знаю, где нахожусь. Не знаю, какой сейчас год. Моя голова – как воздушный шар, вот-вот готовый лопнуть. Раздувшийся внутренний космос кишит мыслями, которые так и просятся на язык, но ухватить их и облечь в слова нереально – слишком уж они быстры.
В порыве отчаяния я выдаю:
– Не думаю, что это уместно, Колин.
– Почему бы Уоррену не решить за себя? Он уже большой мальчик. Джо и Никки тоже вполне взрослые люди, раз уж на то пошло. Они могли бы составить нам компанию.
Я знаю, какое удовольствие ему доставляют споры, но сейчас это ни к чему.
– Знаешь, я… – слова даются с трудом. – В смысле, я хочу сказать…
– Погоди, погоди. Натали пусть знает – я не сексист какой-нибудь. Потом посмотрите все сами, наедине.
Биб, сжав губы до смертельной бледности, пытается увести Марка на кухню, но он мешкает – и слышит, как я выговариваю:
– Не волнуйтесь, Бибиб. И Уоррен пусьтожи невалнуйе ца. Вашему чусствупре красного ништоне угрожает.
Они молча уходят на кухню, явно озадаченные тем, какого черта стряслось с моей дикцией. Ничего, это не страшно. Пусть думают, что хотят. Главное – чтобы видеоинфекция, скрытая в фильме Табби, не переползла на них. Было ли что-то подобное в его ранних фильмах? Что еще я мог упустить, не зная, с чем имею дело? Хочется верить, что одни только эти подсознательные вспышки из последнего фильма виной тому, что клоунские рожи все чаще замещают в моих глазах лица тех, кого я знаю и вижу… Но пока что я могу не думать об этом, мне нужно удержать диск в руках. Когда Колин настойчиво протягивает ко мне руку, я выдаю:
– Яжигова рил тебе. Этонеда пусь тима.
Марк смеется – будто я разыгрываю какую-то уморительную сценку. Я миную Колина, неся на кухню диск в одной руке, стакан – в другой.
– Тебе так трудно хоть на секунду расстаться с ним? – спрашивает Биб, качая головой.
– Простото не хочучу, чтобы он попапал не в те руки, – говорю я, стараясь отрывать лишние слоги от каждого слова, но у меня плохо получается – Марк в открытую потешается.
– Что ж, – Биб вдруг добавляет: – Разве ты не хочешь нас о чем-то спросить?
– Очемс прассить?
Она, наверно, думает, что я пьян, и за это смело можно винить ее мужа, налившего мой бокал практически до краев. Вздыхая – не то в мою, не то в нашу совместную сторону, – она говорит:
– Спросить – что мы думаем об этом твоем фильме.
Прямо сейчас мне не хочется это обсуждать, но я пользуюсь ее словами как лишним поводом удержать растекающиеся мысли:
– Ишто жевыдума йете?
– Я лучше промолчу.
– Сдается мне, кино ушло далеко вперед с тех пор, – говорит Уоррен.
– Надеюсь, – добавляет Николас.
– А я думаю, еще есть люди, которым нравятся подобные штуки, – заявляет Джо таким важным тоном, будто уполномочен выступать от моего лица. – В современном мире еще полно уморительных глупостей.
Неужто это всё, что они уловили? Их слова, пожалуй, могли бы утихомирить смуту у меня в голове – но они оказывают прямо противоположный эффект. Я обращаю взгляд на Натали – и она говорит:
– А мне все еще неуютно. Есть в нем какая-то изнанка, о которой мы не знаем.
Имеет ли она в виду секретные кадры – сколь бы многочисленными они ни были, или апеллирует к загадочному выступлению Табби?
– Но он вас рассмешил, – укоряет Марк. – Вы все смеялись.
– Мы смеялись над тобой, милый, – говорит Биб.
– И над мистером Ли Шенцем, – добавляет Николас.
Возможно, мне лишь послышалось, что он произнес мою фамилию так, но я бы все равно заставил его повторить – если бы Натали не вмешалась быстрее:
– Не над тобой, а вместе с тобой, Марк. Она оговорилась.
– Да ничего подобного! Все смеялись над Табби – чего вы прикидываетесь-то?
– Сбавь тон, мальчик, – приказывает Биб. – Мне кажется, ты насмотрелся слишком много фильмов.
– Я вам не «мальчик»! Я знаю, что видел!
– Мальчик – да еще и такой своенравный, а, Натали? – говорит Биб с улыбкой, от приторности которой зубы сводит. – Может, именно Марк притворялся. Смеялся так, что кто-нибудь с улицы мог бы подумать, что он под наркотиками.
Она что, хочет поспорить на тему – как правильно смеяться над старыми комедиями? Я уже готов прямо спросить ее об этом, но меня снова опережает Натали:
– Тогда этот «кто-нибудь с улицы» – просто дурак, если не хуже. Марк смеялся искренне.
– Не умничай с матерью, будь добра, – одергивает ее Уоррен.
– Пусть тогда мать не говорит таких вещей о моем сыне!
– Она ничего такого не имела в виду, – пытается примирить их Николас. – Просто…
– А я думаю, что имела. Я, знаете ли, не глухая и не глупая.
В другой раз я бы восхитился тому, как ловко она поставила на место родителей и Николаса, но сейчас я весь безотчетно дрожу, будто в ожидании, что вот-вот грянет гром. Впрочем, из всех тех предчувствий, что ворочались сейчас у меня в голове, это было еще далеко не самым зловещим.
– Я в твоих умственных способностях не сомневаюсь, – отвечает Николас.
– Дурак бы ты был, если бы сомневался, – усмехается Колин. – Из всего того дерьма, что поступало на печать в «Кинооборзение», она делала конфетку.
– Даже если вы знаете все слова на свете, это не освобождает вас от правил хорошего тона.
Глупо было бы думать, что здесь, в этой хорошо обставленной кухне, между этими хорошо образованными людьми могла вспыхнуть потасовка, сколько бы эти люди ни выпили, но… Но. Мой взгляд цепляется не только за бледные шутовские белила на лицах, но и за сверкающие полированные лезвия. Здесь, на кухне, полно ножей. На одной разделочной доске за моей спиной их висит достаточно, чтобы вооружить нас всех до единого. Когда очередная вспышка света на отточенной стали ранит мой взгляд, Биб смотрит на Натали – и медленно произносит:
– Мы с отцом не знали, что ты приложила руку и к статьям в этом журнале. Ты никогда не говорила нам.
– Видимо, надо было упоминать ее имя не только как оформителя в выходных данных, – говорит Колин. – Тогда у нее был бы еще один повод гордиться собой.
– Некоторые из нас хотели бы заметить, что ей лучше приберечь всю свою гордость для текущей работы, – Николас идет в штыки.
