Мне на своем веку доводилось знакомиться с подобными людьми. И нет, разумеется, я никогда не планировала вместе с ними афер, ставящих своей целью выскрести последний доллар из казино «Белладжио». Но хотя бы на страницах повести примерить на себя маску такого человека, на несколько мгновений стать им и ощутить бешеную пульсацию азарта в крови… Это, конечно, всегда было для меня невероятно заманчиво.
Флеш — рояль
Рассказ
В длинном пестревшем разноцветными огнями зале было шумно. Из динамиков неслась легкая ненавязчивая музыка, звенели игровые автоматы, временами где-то взвывали сирены, оповещая присутствующих о том, что некий посетитель заведения сорвал большой куш. Под потолком и на стенах мерцали, вспыхивали, гасли и переливались зазывные надписи и рекламные панно, и отблески огней вскипали пузырями и рассыпались яркими брызгами в зеркальных колоннах.
Жизнь одного из самых знаменитых казино Лас-Вегаса шла своим чередом. У расположенных ближе ко входу «одноруких бандитов» толклись брюзгливые старухи с поджатыми тонкими губами. Крупье в одинаковых алых жилетах ловкими движениями рук запускали рулетки, выбрасывали на стол карты, передвигали фишки. За игровыми столами гомонила самая разношерстная публика. Мужчины в дорогих костюмах и женщины в вечерних платьях соседствовали с явно забредшими поглазеть на этот храм поклонения риску и азарту случайными наивными туристами. Тут же толклись нервные субъекты в потертых пиджаках, бледные и испитые настолько, что создавалось ощущение, будто вся их жизнь проходила среди игорных столов, а солнечного света они не видели уже много недель. По проходам сновали вышколенные официанты, разнося бесплатные напитки в бокалах, сверкающих в разноцветных электрических огнях. И посетители, не переставая пожирать лихорадочными глазами порхающие в умелых руках карты или резво скачущий по игровому полю шарик, машинально хватали с подносов бокалы, осушали их и совали обратно, не обращая внимания на то, что даровой алкоголь все больше затягивает их в пучину азарта.
Я вошла в зал, обменяла в кассе несколько купюр на фишки и медленно двинулась по помещению, осматриваясь и стараясь определить, где идет самая интересная игра. Увидела статную рыжеволосую даму, что нетвердой пухлой рукой, унизанной кольцами, двигала по игровому полю столбики фишек. Обратила внимание на тонкого скуластого юношу, с порывистыми рваными движениями, который то с надеждой вглядывался в карты, то в отчаянии вцеплялся руками в длинные блестяще-курчавые волосы. Заметила крупного вальяжного мужчину в нелепой цветастой рубашке, который нависал над игровым столом, добродушно улыбаясь полными яркими губами, откидывался на спинку стула, снова и снова подзывал к себе официанта, опрокидывал очередной стакан и ронял со стола фишки. Одного взгляда на него мне было довольно, чтобы определить, что этот вот рыжеватый — мой соотечественник, выходец из России. Должно быть, один из нуворишей, сумевший каким-то образом нахватать легких денег, а теперь так же легко и бездумно их тративший с чисто российским размахом.
Я остановилась чуть поодаль, укрывшись за обтянутым темным твидом плечом какого-то громоздкого посетителя, судорожно пересчитывавшего оставшиеся у него фишки, и принялась наблюдать за заинтересовавшим меня россиянином.
Выглядел он… Я, впрочем, даже не знала, как лучше описать его внешность. Любой другой мужчина такого типажа, с такими чертами лица, манерой одеваться и повадками показался бы мужланом без малейшего намека на вкус и воспитание. В нем всего было чересчур много — светлые глумливые глаза, крупный нос, яркие полные губы, кривившиеся в нахальной усмешке, рыжеватая щетина на массивном подбородке, мощная, тронутая красноватым загаром шея, могучий торс, проглядывавший в распахнутом вороте какой-то безвкусной расписной рубашки. Крупные широкие ладони, сильные пальцы, сейчас ловко вертевшие ножку бокала. На запястье красовались аляповатые, явно дорогие до неприличия часы. Он похож был то ли на внезапно разбогатевшего портового грузчика, то ли на удачливо сорвавшего куш бандита, лесного разбойника, пирата… В нем явственно чувствовалось что-то криминальное, опасное и в то же время легкое, бесшабашное, веселое. От всей его крупной фигуры веяло такой силой, таким животным магнетизмом и удивительным обаянием, что и дурацкая одежда, и нахальные глаза, и манеры трущобного выскочки гармонично сглаживались, и казалось, что именно так все и должно быть, что нет в этом человеке ничего лишнего, отталкивающего.
Я снова украдкой огляделась по сторонам, но никого более интересного не отметила и окончательно уверилась в том, что сегодняшний вечер хочу провести именно за этим столом. И совсем уже было вынырнула из-за так гостеприимно укрывшего меня плеча проигравшегося великана, когда все звуки в казино вдруг разом стихли, а следом за ними улегся и гомон голосов. И даже сумасшедшее мерцание, способное вызвать у не слишком подготовленного человека эпилептический припадок, слегка улеглось. В зале сгустились сумерки, зато над сценой, все это время остававшейся в тени, вспыхнули яркие софиты. Где-то заиграл невидимый оркестр — серебристо задрожали скрипки, вступили бархатными низкими нотами виолончели. Тяжелый занавес распахнулся, и белый луч прожектора выхватил из темноты выплывшую на сцену фигуру.
Разумеется, дама была мне знакома. Мария Левина, знаменитая оперная дива, блистающая на сценах Большого, Ла Скала, Гранд-опера и других. Наследница Вишневской и Каллас, артистка, чей удивительный, завораживающий, богатый интонациями голос мог не знать разве что последний непроходимый тупица, в жизни не слышавший о классической музыке. Увидеть ее здесь, на сцене фешенебельного казино, было, конечно, неожиданно. Впрочем, я полагала, что хозяин, посчитав, что такая утонченная шоу-программа сможет придать особый шарм его заведению и привлечь в него клиентов самого высокого уровня, отвалил Марии за это выступление неплохой куш. А сама дива, наверное, находилась где-нибудь поблизости на гастролях и решила, что неплохо будет заодно выступить в знаменитом на весь мир игорном заведении.
Игра на время замерла, и мне ничего не осталось, кроме как повнимательнее рассмотреть женщину, сумевшую своим появлением победить даже бушующую жажду азарта и наживы.
Темно-каштановые, тяжелые и блестящие волосы обрамляли властное лицо, очень ухоженное, гладкое и все же тронутое сетью мелких морщин в уголках глаз и у рта. Живые, цепкие глаза, черные и быстрые, с какой-то цыганской сумасшедшинкой, смотрели на зрителей прямо и без улыбки. Мария явно не утруждала себя попытками заигрывать с публикой, расположить ее к себе. Она несла себя как некий дар, твердо уверенная, что простые смертные должны немедленно стушеваться и упасть ниц перед ее великолепием. Плавные мягкие движения, в грации которых было что-то от матерой хищной кошки, и умело подобранное платье скрадывали некоторую полноту. Отсюда, из темного зала, можно было подумать, что женщине этой слегка за тридцать, но я догадывалась, что такого головокружительного успеха можно было добиться только за много лет кропотливого и упорного труда, а значит, блистательной Левиной давным-давно уже должно было исполниться сорок.
Вспыхнувший луч пронзительного белого света скользнул по ее величественной фигуре. Несколько секунд Мария не двигалась — черный силуэт на белом фоне, склоненная голова, опущенные плечи. И вдруг ожила — в плавном лебедином жесте взлетели руки, медленно качнулся стан, она обернулась, и прожектор высветил бездонные, плачущие и сопереживающие, казалось, каждому несчастному и обездоленному в мире, глаза. И я невольно вздрогнула — так не похожа вдруг стала эта страдающая душа на надменную диву, что выплыла на сцену пару секунд назад.
